Великан Круча - стр. 3
– На моих глазах у крошки Хо́лми этот злодей Злобник отобрал любимую куклу!
– Куклу?! – разом повторили муж с женой. – Зачем ему кукла? Вели́к он для кукол.
– А мне почем знать? Только уж как он злорадствовал и ликовал слёзам крошки Хо́лми. Бедная крошка, как она заливалась! А ведь и вступиться за неё некому, да даже, если б и был такой, куда ему тягаться с волшебником.
Тут что-то нашло на Крутя, он выпрямился, просветлел лицом и решительно спустился по ступеням во двор.
– Куда ты? – испугалась Галь.
– Нет! На этот раз не спущу Злобнику. Ни за что не спущу! Обижать сироту не позволю! Я ещё, как-никак, мэр в Большой Ноге!
За Крутем поспешил Скалан, охая и вздыхая, а Галь зашмыгала носом и принялась утирать глаза.
– Что-то будет, что-то непременно будет. Нехорошее, недоброе, злосчастное.
А Кручи в тот момент дома не оказалось, вместе с друзьями он беззаботно играл в салки в другой части города и потому не слышал о безобразии, учиненном злым волшебником.
А мэр с едва поспевающим за ним садовником шли к дому волшебника на окраине Большой Ноги, к высокому склону, на вершине которого, словно гриб-поганка, сутулился домишко Злобника.
Волшебник, конечно, издали расслышал топанье гигантских ног, но из дома выглядывать не спешил, выжидал. А великаны, как только вскарабкались по склону, чуть отдышались, и Круть прокричал, не сдерживая более гнева:
– Эй, Злобник! Выходи немедленно! Выходи и отвечай за злодейство своё неслыханное!
Злобник не торопился, обдумывал, как бы проучить смельчаков-великанов. Ведь, если он не накажет Крутя за дерзость, так он, Злобник, утратит уважение остальных горожан. И как знать, как знать, что из этого может выйти.
Волшебник припомнил, как стращал великанов, и злая усмешка заиграла на его тонких устах. Почти все Камни задействовал Злобник, чтобы усмирить и поработить мирный народ Большой Ноги. Огнем жёг деревья; Водой заливал грядки; Землю сотрясал; страшный Ветер отправлял на расправу; Птиц насылал, чтобы те криком мешали спать великанам; летом запрягал в карету лютых волков, а зимой – белых медведей. Даже сорнякам давал такую страшную волю, что ни одна тяпка справиться не могла. Лишь два камня не трогал до поры, самых сильных в золотом шаре его посоха.
Что ж, видать и до них черед дошёл – решил волшебник.
– Эй, чего орёшь-надрываешься?! – сварливо окликнул Злобник мэра, выходя на порог дома.
– Выходи, волшебник, и ступай в город: будем суд над тобой чинить, – сурово объявил Круть.
А вот стоявший за ним Скалан, по правде, струхнул: виданное ли дело – спорить с волшебником.
– Что ж, пойдем, раз приглашаешь, – притворился покорным Злобник и пошел с великанами.
Когда они втроем прибыли на центральную площадь Большой Ноги, там уже толпился и шумел народ. При виде волшебника гомон усилился. Оно и понятно, ведь в сторонке стояла крошка Холми с красными от плача глазами, и сам её вид вызывал негодование и требовал правосудия.
Тогда Злобника пригласили в центр этого великанского собрания, и Круть, как мэр города, обратился к нему:
– Злобник, мы долго терпели твои пакости, но сегодня наше терпение закончилось. Ты обидел сироту! – Круть при этом указал на заплаканную девочку. – Как можно было отобрать куклу у ребенка? И зачем тебе это? Одним словом, признавай свою вину и проси прощения у крошки Холми.