Величие и печаль мадемуазель Коко - стр. 5
На клеенчатой кушетке сидела крохотная девчушка и смотрела на нас полными слез глазами.
– Она упала и расшибла коленку, когда дети играли в старом саду. Идет кровь, но она ни за что не хочет дать мне осмотреть себя и все время твердит, что хочет умереть, – шепотом сказала мне сестра. – Попробуй ты поговорить с ней, я уж и не знаю, что еще сказать.
Я вошла в лазарет, не зная толком, что я буду говорить и как действовать. Но слова пришли сами.
– Вы играли в старом саду? Я тоже играла там, когда была маленькой. И тоже как-то пострадала.
Девочка подняла на меня покрасневшие глаза.
– Я упала с монастырской стены, – объявила я словно о невесть каком достижении.
– Она же такая высокая, – прошептала девочка.
– Да! И вот с нее-то я и полетела вниз! С самой верхушки! Мох немного смягчил падение. Но я очень сильно ушиблась головой, и у меня нашли сотрясение мозга. Ты знаешь, что такое сотрясение мозга?
– Нет. – Теперь девочка смотрела на меня со страхом и интересом.
– Когда ты стукнешься обо что-нибудь, у тебя ведь бывает синяк? Вот и это синяк, только он внутри, под волосами, кожей и костью, прямо на мозгах. Вот ведь жуть!
– От этого можно даже умереть?
– Если синяк большой, то можно сильно заболеть. А потом у меня началась корь, и вот тогда-то я чуть не умерла. Но меня вылечили.
Я не знала, что дальше говорить и какой вывод я должна сделать из этого рассказа. Но девочка помогла мне. Она вздохнула и сказала:
– А вот моя мама умерла из-за одной царапины.
– Из-за царапины?
– Да. Она мыла пол и оцарапалась о гвоздь. Ранка уже зажила, но у мамы началась лихорадка, потом она не могла ничего есть, потому что у нее не открывался рот, а дальше она стала так ужасно корчиться, что на это невозможно было смотреть. И она умерла.
– Эта болезнь называется столбняк. Ее можно было вылечить, если бы лечение начали вовремя.
– Нет, – возразила мне эта малявка. – Доктор сказал, эта болезнь неизлечимая, и кто заразился ею, тот непременно умрет.
– Мне жаль твою маму, малышка. Можно я посмотрю твою ногу?
Со вздохом девочка убрала руку. Ее чулок оказался порван, сквозь него просочилась кровь.
– Давай снимем его. Ты рассекла ногу о камень?
Конечно, о камень. Я знаю этот камень, его много в Лилле. Это сланец, когда он раскалывается, у него образуется острая, как нож, кромка. Девочка рассекла кожу, и теперь из раны текла кровь. Но малышка словно не чувствовала боли и смотрела на меня, а не на больное место.
– Я тоже теперь умру, как мама, – сказала она.
– Нет, – убежденно возразила я. – Ни в коем случае. Но мне нужно обработать твою рану. Ничего хорошего не будет, если туда попадет инфекция.
– Но я хочу умереть, – ответила девочка, и из-под ее крепко зажмуренных век брызнули слезы.
– Твоя мама будет очень расстроена, – сказала я и протянула руку за антисептиком – осторожно, словно на столике не склянка с риванолом, а птица, которую я должна схватить. – Разве для того она тебя родила, кормила и воспитывала?
Я осторожно обработала ее ранку и смыла кровь. Хорошо, что рана была небольшая – швы не понадобились. Девочка даже не вздрагивала, хотя я точно знала – ей больно.
– Как тебя зовут? – спросила я у нее, накладывая повязку.
– Мишель, – сказала малышка. И сразу же: – Она меня бросила.
Я села рядом с Мишель на клеенчатую кушетку. Мне хотелось обнять ее за плечи, но я не знала, как она к этому отнесется. В свое время мне доводилось испытывать самые противоречивые чувства от прикосновений. С одной стороны, мне были мучительны любые близкие контакты, которые словно нарушали мое одиночество, вторгаясь в ту единственную сферу, где я могла принадлежать самой себе. И тем не менее мне порой очень хотелось прижаться к кому-то, ощутить тепло и защищенность. И я не обняла Мишель. Я сказала ей: