Ведуньи. Первая. Прозрачный саркофаг - стр. 3
Он провел ладонью по прозрачной крышке саркофага и направился в сторону призмы. Ассура могла видеть, как он уходил, надеялась, что Жеклем повернется, что хоть что-то в его сердце дрогнет. Не дрогнуло, не повернулся. Вошел в белый слепящий свет призмы и растаял в нем без следа, словно не было ни ранящих слов приговора, ни ухмылки на гладко выбритом лице, ни десяти лет, потраченных ею на его восхождение к вершине власти.
Служки тем временем подключили емкость и начали заполнять саркофаг бледно-розовой тягучей жидкостью, отчего тело почти сразу потеряло возможность двигаться и чувствовать. Ассура едва успела поднять глаза к небу, затянутому желтовато-серыми облаками. Затем жидкость накрыла ее лицо, забралась в легкие, заполнив их собой и вызвав приступ настоящей, животной паники, и через пару минут уперлась в крышку, выдавив весь воздух. Служки отключили аппарат, заглушили клапаны отвода воздуха и подачи раствора, забрали свой инструментарий и тоже ушли.
А еще через час по саркофагу ударили первые капли дождя, словно сама природа оплакивала заточенную в слюдяной тюрьме молодую Ведунью, замершее сердце которой разрывали на части отчаяние и желание жить, несмотря ни на что.
Глава 1
Казалось, что тяжелые, почти черные дождевые облака несутся по небу так низко, что скоро расползутся по швам, натолкнувшись на макушки высоченных кедров, и тогда Землю зальет даже не дождь, а самый настоящий вселенский потоп, и ничего живого не останется на Земле. Но облака, отяжелевшие, массивные и полностью покорные истошно воющему в кронах ветру, продолжали нестись над самыми кронами, так и не проронив ни капли накопленной влаги.
У земли этот ветер тоже ярился, трепал волосы, кидал в не защищенные одеждой лицо и руки колючей опавшей хвоей и пронзал холодом и ощущением уже предрешенной беды. И становилось понятно: что бы ни произошло, какое бы направление ни было выбрано и какое бы решение ни было принято, избежать уже появившейся на горизонте беды не получится. Дождю суждено пролиться и смыть потоками воды всю эту реальность.
Но пока дождя еще не было, только его предчувствие, и если не стоять под пронизывающим ветром в ожидании судьбы, то оставалась возможность попытаться ее обмануть. Вроде бы на севере небо было чуть светлее, не было той давящей черноты в летевших над головой тучах, но угадывался впереди старый острог, сложенный из почерневших от времени и постоянных бурь бревен. Вроде невысокий, гораздо ниже окруживших его осадным кольцом кедров, с парой покосившихся надвратных башенок – коснись, и развалится, но именно от ощерившихся пустыми бойницами башенок, от приоткрытых покосившихся ворот и черных бревен веяло смертью и бедой.
Там поселился ужас, настоящий, древний, как сама жизнь. Идти на север было смертельно опасно, и даже грядущий дождь казался смертью куда более быстрой и гуманной, чем встреча с тем, что поселилось в этом проклятом остроге. Но ноги сами понесли в его сторону, не обращая внимания на зашедшуюся в немом паническом крике душу.
– Сашка, спишь, что ли? – грянул гром знакомым голосом, и тучи наконец разорвались, смывая наваждение хлесткими плетями летнего ливня.
Глаза еще несколько секунд пытались осмыслить увиденное. Затерянного в тайге острога, конечно же, не было. Была грязноватая бежевая стена кабинета, пережившего свой ремонт лет пятнадцать назад, был монитор, уже успевший уйти в спящий режим, распечатанный на листке календарь с обведенными желтым текстовым выделителем днями долгожданного отпуска и переживающий очередную клиническую смерть без воды крохотный кактус – наследие предыдущей хозяйки этого рабочего места, о котором всегда и все забывали.