Вечный Град (сборник) - стр. 8
– Ох, и посмотрю ж я на тебя, как ты сам помирать будешь! – раздался хриплый голос рядом с говорившим.
Стоявшие вокруг него тотчас же отпрянули в стороны, и Веттий увидел существо, которое и представить себе не мог в палатинских покоях. Это был человек без возраста, вид его выдавал, по крайней мере, трехмесячную немытость, и в воздухе вокруг него распространялся горький запах тления. У него были длинные, спутанные, сальные волосы, через плечо его свисала нищенская сума, а в руке он держал суковатую палку. Надет на нем был палий, или трибон, – обычный плащ философа, – но настолько грязный, что, казалось, его стирали в сточной канаве. Словом, по виду это был философ-киник, причем такой, что, поставь с ним рядом самого Диогена Собаку, тот бы показался обычным городским обывателем (судя по рассказам о нем, по крайней мере баню он посещал). Выражение лица кинического философа было неприятно – на нем как будто застыла приклеенная усмешка.
– Ишь, собрались, пустословы, бездельники! – скрипуче засмеялся он, палкой прокладывая себе дорогу. – Клеархи-Дикеархи, Катоны-Платоны! Главного глупца послушать!
Он подошел к ближайшей колонне, высеченной из цельной глыбы порфира, и стал… мочиться на нее. Вся толпа отпрянула от него в сторону как от прокаженного. Ошеломленный Веттий ожидал, что нарушителя порядка сейчас же вытащат вон и поколотят палками, но ничего такого не произошло. Откуда-то мгновенно появился раб и начал поспешно вытирать с мозаичного пола лужу, оставленную последователем Синопского мудреца. А тот беспрепятственно проследовал дальше.
Веттий некоторое время не мог прийти в себя после этого впечатления, но тут открылись двери, ведущие во внутренний покой, раздался голос ликтора, толпа зашумела и по узкому криптопортику начала вливаться в огромный атрий, где ее уже ждал август в окружении свиты. Сердце Веттия забилось сильнее.
Одного взгляда на августа было достаточно, чтобы понять, что это и правда философ. В нем не было того жесткого, властного величия, которое запечатлено на портретах римских государственных мужей прежних веков. Никакой резкости в чертах, никаких властных складок, рельефных морщин – в лице его скорее угадывалась привычка хранить самообладание и не давать воли чувствам. Молодость его уже миновала – на вид ему можно было дать больше сорока лет. Черты лица его были довольно правильные и мягкие, только нос великоват и как будто слегка наклонял все лицо вниз. Вьющиеся темно-русые волосы, небольшая курчавая борода, обрамляющая лицо; усталые, чуть навыкате, глаза, взгляд внутрь самого себя. Он производил впечатление замкнутого, может быть даже застенчивого и телесно не очень крепкого человека. Однако прямая, гордая осанка говорила о внутренней силе. Он немного помолчал, окинул взглядом собравшихся и начал – негромко, но каждое его слово было отчетливо слышно, такая наступила тишина.
– Приветствую вас, квириты… – произнес он, глядя как будто сквозь собравшихся людей, и толпа загудела, откликаясь на приветствие приветствием. – Благодарю, что пришли ко мне в этот час. Что мне сказать вам, чтобы вы не считали впустую потраченным это время? И вот что я скажу: начинается новый день, и этот день принесет каждому из нас новые испытания. Но испытания будут легче, если с утра наперед говорить себе: да, и сегодня я встречусь с кем-то суетным, с кем-то неблагодарным, с дерзким. Но виновны ли они, что стали такими? Нет – говорю я вам – все это из-за неведения добра и зла. А если понять, что добро прекрасно, а зло – постыдно, и что тот, кто далек от совершенства, тем не менее родствен вам – по причастности к разуму и божественному идеалу, – это уже не будет вас раздражать. И они не могут принести вам вреда – ведь они не способны ввергнуть вас в постыдное. Поэтому не стоит чуждаться людей: мы родились для общего дела, мы все – части единого тела, как ресницы, как зубы, ряд верхний и ряд нижний. Помните же о своем долге, каждый на своем месте – и боги будут благосклонны к вам!