Вечный Град (сборник) - стр. 50
Собрание одобрительно зашумело.
– Я мог бы объяснить, что то, что вы называете общением с богами, – это общение со лживыми демонами, ищущими погубить человека, – вздохнул Юстин. – Но, к сожалению, вы мне не верите и не поверите. В том-то и дело, что никто из вас не видел ваших богов. Если бы вы их увидели, вы бы содрогнулись! И даже если вы, отказавшись от многобожия и следуя учению Платона, горделиво надеетесь увидеть единого Бога силами собственного ума, вы не видите Его, потому что гордым Бог противится. Если кто-то что-то и видит, то это лишь ложь и обольщение! Но вот про душу – это ты хорошо сказал, владыка. И я, поддержав твою мысль, скажу тебе: душа – и твоя, и моя, и каждого из здесь присутствующих, и даже тех, кто никогда не входил в эти стены, тех, кто там, на форумах, на улицах, на рынках – ценнее этого Города, и этого государства, и всего видимого мира. Душа – это храм Бога вышнего, чистый и нетленный. Вот что созидаем мы. Именно о своей душе думает каждый из нас, христиан, когда отказывается приносить жертвы идолам!
– Ох, ценностей-то сколько повсюду разбросано! – скрипучим смехом засмеялся Кресцент. – А никто и не знает, сколько кругом богатства!
– Ты опять уводишь нас в сторону, – с раздражением вмешался Фест, обращаясь к Юстину. – И к тому же ты непочтителен – ты перебиваешь самого августа.
– Я так тебе скажу, – продолжил август. – Выше всего я ставлю исполнение долга, возложенного на человека божественным промыслом, логосом, пронизывающим мир.
Если бы я думал иначе, я бы, пожалуй, отодвинул в сторону дела государства и всецело предался изучению философии. Может быть, я познал бы что-то, чего не знаю сейчас. Однако я этого не делаю, потому что долг велит мне печься об этом государстве, и о Городе, и о народе. И уважать его законы и обычаи. И потому я вправе требовать того же от каждого из вас. Что улью не полезно, то и пчеле не на пользу. И если долг гражданина повелевает тебе принести положенные жертвы, ради общего блага ты обязан это сделать. Часть не должна бунтовать против целого! А верить или не верить – это дело твоей совести. Ты видишь, мы никого не преследуем за веру. Ты веруешь так, мы иначе, и, возможно, каждый по-своему. Так что давай закончим этот спор. Я очень надеюсь, что во время жертвоприношений, которые состоятся в ближайшие дни, ты будешь благоразумен и выполнишь свой долг.
– Вы говорите, что не преследуете, и тем не менее казните нас именно за нашу веру… – начал было Юстин, но Фест с неожиданным металлом в голосе прервал его:
– Все! Кончено! Либо ты умолкнешь сам, либо тебя выведут отсюда в принудительном порядке.
– О Вернейший, ты, может быть, лучший из людей, ныне живущих! – с болью воскликнул Юстин. – Так подумай о своей бессмертной душе!..
Он еще раз с мольбой взглянул в сторону августа, после чего повернулся и направился к выходу.
– Что, выгнали тебя, философ, почитатель распятого преступника? – злорадно проскрипел Кресцент, когда Юстин проходил мимо него.
– Ты мастерски играешь роль Диогена, Кресцент, но ты лжец, мошенник и мужеложник! – четко произнес Юстин.
Присутствующие загудели, однако Фест умело направил их внимание на заскучавшего Максима и тут же предоставил слово кому-то другому, кто стал хвалить сказанную им речь. Однако Веттий не запомнил ни его имени, ни его слов.