Вечный эскорт - стр. 36
В отличие от профессиональных проституток, они сами выбирали возлюбленных. Во-первых, это были ровесники, парижские молодые люди, студенты, художники, музыканты – les amants de coeur (любовники для сердца). Связь с ними была веселой и недолгой. Этим кавалерам девушки посвящали воскресенья, ездили с ними в пригороды Парижа, устраивали пикники, катались на лодках.
Во-вторых, мужчины зрелых лет, как правило, буржуа, обремененные делами и семьей. С такими «папиками» гризетки встречались один или два раза в неделю. О бескорыстной любви здесь, конечно, не могло быть и речи – свежее тело и молодые поцелуи гризетки давали ей существенную надбавку к заработку.
Вскоре подобных девушек стали называть лоретками (от названия квартала Нотр-Дам-де-Лорет). Часто это означало «женщина легкого поведения», иногда – «кокотка», но звучало все-таки не столь унизительно, как уличная девка, хотя и не столь претенциозно, как куртизанка.
Прошлое смешивает все карты. Если информация о прошлом потеряна, то энергия исчезнувшей информации не пропадает, она уходит на создание чего-то нового.
Видимо, именно это мы наблюдаем в переломные моменты истории. Будущее появляется, потому что исчезает прошлое. Нам кажется, что прошлое можно реконструировать и подобной реконструкции мешают какие-то пустяки – искаженные жизнеописания ангажированных завистников, неправильная эмоциональная окраска событий проплаченными корыстными историками, стихи, написанные в тумане галлюциногенных фантазий, совсем не волшебный яд желаний, уступчивый интеллект, который не может справиться с мощными волнами неожиданно налетающего и необъяснимого плотского влечения, привычная ложь и самооправдание, маниловские мечты о полетах и о бессмертии. Нам кажется, что надо просто разобраться во всем не торопясь, все разложить по полочкам – и подлинная история встанет во весь свой могучий рост в сиянии чистой правды. Но нет, истинная история не раскроет своих тайн, ибо сама уже не помнит их и не хранит. Прошлое перестало существовать, оно дало импульс, чтобы появились мы, чтобы появилось настоящее, и почило в бозе. Его уже нет, и не надо тешить наш размягченный мозг иллюзиями, что настанет время и мы во всем разберемся. Не настанет и не разберемся! История искусства прячется в сумерках и оставляет нам лишь загадки: «Завтрак на траве», «Агостина в „Тамбурине“» и «Олимпия», «Олимпия», черт бы ее побрал!
Была Сегатори, была Дюваль, были и другие. Почему же все-таки обожествленным символом французской революции в живописи стала именно Викторин Мёран, простенькая парижская недокуртизанка?
Когда наступает будущее и умирает прошлое? Насмешливая гризетка с фантастической ловкостью расстегнула все пуговички, крючки, петельки и ремешки накидки, баски, корсета, платья, камисоля, нижних юбок и панталон и с профессиональной грацией вынырнула своим розовым тельцем из дюжины слоев одежды на обозрение помешанного на своей будущей славе честолюбивого пророка и гостей его мастерской. Ее платье вместе с кринолином соскользнуло с плеч и медленно опустилось на пол.
Нагота девушки подчеркивалась атласной лентой на шее и черными шелковыми чулками с кружевными подвязками. Викторин спокойно прошла к кушетке мимо ошарашенных зрителей, томно потянулась, и – щелк пальцами – пророчество сбылось! Сбылось не по желанию художника, сбылось само по себе – просто потому, что должно сбыться.