Вечный эскорт - стр. 31

– Какого-то англичанина выдворили из Союза, не хотел без нее уезжать!

– Могла выйти на сцену на официальном мероприятии, Дне милиции, например, станцевать канкан, помахать своими длиннющими ногами, спеть что угодно. Ей все с рук сходило.

– Чуть не влипла по делу Рокотова – Файбишенко, она тогда совсем еще молодая была. Любила хорошие шмотки, фарце платила валютой, вот и влипла. Помогли ей отмазаться. Наверное, дружки из органов. Иначе секир башка, тех-то всех расстреляли. Хрущ лично курировал.

– Марихуаной баловалась.

– Нет, Евочка Яблонская уже не та. Покатилась по наклонной. Я тоже давно ее не видел. Вроде за рубеж подалась.

– Может, и нет ее? Какой-нибудь сутенер грохнул или сама заболела и умерла? – предположил я, выслушав очередного очевидца.

– Это вряд ли. Все бы знали. Фигура она, эта Евка, заметная. Что-нибудь слышно было бы.

И какое мне, собственно, дело до нее? Интересный человек? Первая знакомая ундина? Но у меня теперь малышка Ирочка. Ростом почти метр восемьдесят. Малышка – потому что ей восемнадцать, студентка – учится и работает. А мне уже под тридцать.

Ева – приезжая, из Костромы. Ана – из Нового Уренгоя. Все девушки восемнадцати лет, входящие в неизвестное будущее, испытывают, наверное, похожие чувства и переживания. А если не в восемнадцать, а раньше? Если в четырнадцать – пятнадцать? Такое ведь тоже может быть. Что, интересно, эти девушки-подростки чувствуют, покидая родные пенаты? Да и такими ли уж родными были пенаты для моей Аны? Но Ана, кажется, ничего не боялась, она отважная. Ева тоже не из робких – обе они ундины, что тут скажешь? Ундины людей не боятся, а вот нам следовало бы остерегаться этих загадочных и опасных русалок, еще вопрос, есть ли у них душа.

Но что это я все – ундины, русалки? Такова, наверное, особенность моего восприятия. Сами-то эти девушки, скорее всего, и не догадываются, что они особенные.

Франция пятидесятых годов девятнадцатого века. Верлен и Рембо уже родились, но еще не опубликовали своих стихов.

Мирный государственный переворот тысяча восемьсот пятьдесят первого года, устранение законодательной власти, и вот тщеславный заговорщик и хитрый интриган Шарль Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона I, человек, страстно преданный идеям бонапартизма и вместе с тем полный самообладания, – «голландец обуздывал в нем корсиканца», по выражению Виктора Гюго, – установил во Франции, не без помощи своей любовницы и финансистки мисс Говард, авторитарный режим и через год провозгласил себя императором Второй империи. Но историю не остановить, французская экономика и промышленность набирают обороты, император вынужден дать дорогу частичным демократическим реформам. Барон Осман проводит масштабную реконструкцию Парижа, другие города идут вслед за Парижем. Появился новый термин «фланер», обозначающий горожанина, извлекающего удовольствие из бесцельных прогулок по городу.

Эдуарда Мане часто можно было увидеть в группе своих почитателей, собиравшихся в кафе Гербуа на Рю-де-Батиньоль, популярном месте встреч французской богемы. Здесь, на Монмартре, встречались будущие импрессионисты. Признанными мастерами того времени были Делакруа, Энгр, Коро, Милле, Курбе. Мане нашел путь от старого поколения французских художников к новому.