Вечность и Тлен - стр. 16
Думаю, и Люций считал так же. Будто ни в чем не бывало, див обыденным движением поправил плащ и мягко спросил:
— Ваш старейшина еще в городе? — Моран изящно поднял пустую ладонь. Через мгновение между пальцев оказалась зажата золотая монета с ликом солнца.
«Она у него из кармана вывалилась?» — огорошенно подумала я, моргнув.
А у ребенка дыхание перехватило от вида золота. Его глаза лихорадочно заблестели.
— Старейшина… — пробормотал он, а после закивал и махнул куда-то себе за спину: — Да-да. Он там, на главной площади перед храмом.
— А лошади из его конюшни… — благожелательным тоном начал Люций.
— Лошади? — озадачился ребенок. Сощурился, заподозрив неладное, но после тряхнул головой, будто убеждая себя, что его это не касается. — Они на месте. Только я слышал… — заговорщически прошептал он. — Их собираются того. Увести ближе к столице. Там у нашего главного зять живет. Так, говорят, он в своем табуне души не чает. Они для него дороже нас, людей, — выпалил он, а после осекся, пугливо заозиравшись.
Люций потрепал паренька по макушке. Светлые пальцы особенно выделялись на темных волосах. А ребенок вздрогнул, нахохлился, как испуганный птенец.
— Держи. — Вместо золотой монеты Моран протянул ему один серебряный, что было гораздо меньше первоначально обещанной награды. Но вместе с монетой в руке мальчика оказалась печать — сложная, дарующая защиту и укрывающая от тварей лучше любой веточки лаванды. Она сияла, наполненная силой. Такая продержится неделю, не меньше, и стоила она гораздо больше золотой монеты. Особенно в нынешнее темное время. Ведь подобные печати отнимали у даэвов много сил. — Спрячь, носи при себе и никому не показывай, — покровительственно произнес теневой.
Глаза ребенка широко распахнулись, напоминая блюдца, и он ошалело кивнул, держа листок бумаги с такой осторожностью, будто тот мог его обжечь.
— Беги, — проронил Люций. И мальчик, словно только этого и ждал, с готовностью припустил прочь, уносясь за наши спины и пряча дары в карманах одежды.
Обернувшись, я увидела, как он еще несколько раз неверяще оглядывался на нас, а после немного охрипшим голосом вновь стал кричать, разнося местным жителям новость:
— Странствующий служитель храма созывает всех на молитву! Приходите на площадь! Странствующий служитель храма…
Несмотря на наступившую ночь, двери ближайших домов открывались. Его слова точно выгоняли людей на улицу.
— Было опасно давать ему золотой, — как бы между прочим пояснил Люций. — Слишком большая сумма, могли отобрать.
— Верно, — согласилась я. Что же насчет магической печати… Не все осознавали ее ценность. — Но где его родители? — спросила я, слушая, как затихает звонкий голосок. Какой родитель позволит ходить собственному ребенку ночью одному?
— Скорее всего, у него их нет, — ровным тоном заметил Сезар, добавляя: — Нам надо повернуть сюда.
Кьярин все это время, морща нос, напряженно хмурился. Сложив руки на груди, он с отсутствующим видом брел следом.
— Насколько твой нюх чувствителен к светлой силе? — озвучила я внезапно пришедшую в голову мысль. Вопрос был скорее формальностью, ведь никто из даэвов нашего отряда не надеялся на его дар. Значит, почувствовать светлых на большом расстоянии он не мог.
— Кьярин… — позвал Люций, когда брат Винсента меня не услышал, засмотревшись на фасад дома, где над дверью соседствовало два символа: завиток стихии ветра и шестиконечная звезда, заключенная в круг… Последний символ принадлежал теневому богу Фародею. Точнее, считалось, что он взывал к нему. И обычно люди не были столь смелыми, чтобы напрямую обращаться к теневому божеству.