Вечеринка (сборник) - стр. 19
Она вдохнула полную грудь воздуха.
– Коля, ты как посмотришь, если я не по-настоящему здесь замуж выйду?
Глаза его вспыхнули.
– А что, есть такой вариант? – спросил он отрывисто.
– Пока еще нет. Но хозяин говорит, что может спросить тут одного… Не женатый, болеет.
– За деньги?
– Хозяин говорит, что, может, и так. Не за деньги. Погасли зрачки:
– Кому ж это надо без денег!
– Коля, если за деньги, я не вытяну. Откуда мы возьмем такие деньги? Пятнадцать тысяч долларов. Я в жизни не заработаю.
Он взъерошил волосы обеими руками.
– Нинок, ты сама решай. Меня не спрашивай. У меня тут свои дела, ты знаешь. Корову подоить, свиней накормить. Лето придет – за огородом присматривать. Скоро буду как баба.
И сам засмеялся, как будто от боли.
– Не сомневайся во мне! – прошептала она и не выдержала, всхлипнула. – Я сильная.
– А я в тебе не сомневаюсь, – сказал он. – Знаю, что сильная.
Сон был страшным до обморока. Один из тех снов, которые не забываются даже после смерти. Нина возвращается обратно домой с пустыми руками. Спрыгивает с автобусной ступеньки в пыль, густую, горячую. Дышать ей становится нечем. Воздух черен от слепней, и кусты сирени, посаженные вдоль дороги, кажутся седыми от жары.
– Г-о-осподи! – кричит она, но звук останавливается, пыль в горле не выпускает его. – Да как же я так?
Рядом содрогается автобус.
– А Коля-то где? Что не встретил?
Она догадывается, что Коля будет очень сердит за то, что она ничего не заработала, но он ведь думает, что это так легко: привезти из Америки мешок с деньгами, а это трудно, очень трудно, ведь заработать хочется всем, а платить не желает никто, а уж как она старалась, пока была жива Зоя, из сил выбивалась, но Зою куда-то свезли, а может, сама померла, и нету работы, ну, нету ее!
– Воды бы попить. Колодец тут был. Где колодец?
Нина снимает туфли, которые до боли натерли ноги, и, увязая в горячей пыли, торопится к дому. Там Коля. Она чувствует, что Коля бросил ее, уехал к Ядвиге, и острая ревность впивается в ребра.
– Меня к евреям отправил деньгу заколачивать, а сам туда. Вот я покажу…
Из седого куста сирени выходит маленькая женщина, которую Нина раньше никогда не видела в поселке.
– Мамлюка! – говорит женщина. – Я Мамлюка. Нина не удивляется: Мамлюка так Мамлюка.
– А Колю хоронят. Ты к Коле приехала?
Нина оседает в пыль, зажав рукой левую грудь, и видит на своей ладони красную ягодную мякоть, которая медленно течет соком сквозь слабые белые пальцы, как будто сквозь марлю.
– Все сердце себе извозила, – смеется Мамлюка. – Иди, вон несут…
Но Нина не может подняться.
– Иди, вон Ядвига! А вон его хлопцы. Иди! Без тебя ведь зароют.
Незнакомые люди проносят мимо Колю в красивом гробу. Лицо его в ярких бумажных цветах. Глаза приоткрыты.
Он жив! – понимает она. Они так с Ядвигой придумали! Пока меня нет, обмануть. Сказать, что, мол, умер. И бабу ко мне подослали чужую!
Проснувшись, она не сразу открыла глаза, хотя яркий свет лег на все ее лицо тяжелой золотой ладонью и смял ей ресницы.
– Домой пора ехать! – решила она. – И денег не нужно. К нему пора ехать.
Зоя торопила гулять, уже стояла в дверях, высокая, полная, седая, в коротких оранжевых шортах.
– Что спишь да все спишь? – удивлялась она. – Что спишь да все спишь?
– Я договорился с Юрой Лопухиным, – безразлично заметил за завтраком Левин, глядя в «Нью-Йорк тайме». – Он приедет часам к пяти.