Вдох-выдох - стр. 66
– Чего ты хочешь? – такое его поведение пугало до колик в желудке. Не презрение, как вначале, даже не гнев, как совсем недавно, а то, что он делал сейчас.
– А на что похоже? Я хочу правды, и как вижу, самый действенный способ – добиться ее таким образом.
– Это статья, – Саша вжалась в спинку кровати, пытаясь хоть так создать дистанцию, которую Яр тут же преодолел. Девушка то и дело чувствовала касания колючей щеки, носа, губ к уху. Свои ответы он шептал.
– Все, что связано с тобой – статья, так пусть это будет хотя бы приятно… – шутил ли он, пугал или предупреждал – однозначного ответа не было и у самого Яра. Просто сейчас хотелось именно этого – вдыхать незнакомый еще запах, видеть, как по коже на руках проходят мурашки.
Когда-то Саша давала себе обет не просить. Но, кажется, ее воля слишком слаба, неизвестность пугала больше, чем возможность физической боли.
– Не надо. Пожалуйста, – она сглотнула комок, стоявший в горле.
Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Саша чувствовала дыхание на виске, руки все так же заграждали путь к бегству, книга лежала на покрывале. А потом…
Мужчина выдохнул, резко поднялся, отступил.
– Выходить ты не будешь. Это не обсуждается. Мой тебе совет – веди себя так, чтобы я сюда больше не заходил.
– Ты обижаешься на меня? – по тому, как Глаша вела себя весь вечер, это было очевидно. Обычно разговорчивая, сегодня она ела молча, лишь кивками и короткими «да»/»нет», отвечая на все поставленные вопросы. Ярослав пытался добиться расположения по всякому: подхалимаж, интрига – не помогало ничего, последним в списке способов значился прямой вопрос.
– А ты догадливый, – домоправительница усмехнулась.
– Что не так? Я чем-то провинился перед тобой?
– А ты не понимаешь? – женщина посмотрела на воспитанника пристально, ведь не может он не понимать. Просто не может. Она же пыталась в детстве научить его тому, что такое хорошо, что плохо, что делать можно, что нельзя. И то, что происходит сейчас в ее доме – подпадает под категорию нельзя. Конечно, ее обидели слова про «болото», но это стало всего лишь толчком к разговору, который она собиралась начать.
– Нет, понятия не имею, – Ярослав почувствовал перемены в настроении, и теперь, откинувшись на спинку стула, ждал, готовый принять удар и попытаться его отбить.
– Кто для тебя Сашенька? – начать предстояло издалека, задать ему главный интересующий вопрос сразу и в лоб – то же, что добровольно закрыть тему.
– Уже Сашенька? Я тоже хотел поговорить с тобой об этом, мне кажется, слишком ты привязалась к постороннему человеку. Мне она – совершенно посторонний человек.
– Угу, – Глафира кивнула, – и как часто совершенно посторонние люди живут у тебя в доме?
– Когда того требуют обстоятельства.
– Угу. А без права выхода из комнаты?
– Когда того требуют обстоятельства, – он сейчас выглядел в глазах Глафиры упрямым мальчишкой – сложенные на груди руки, насупленные брови, тяжелый взгляд.
– Какие обстоятельства?
– Спроси у милой Сашеньки, зачем же интересоваться у меня, если есть она?
– Прекрати, я спрашиваю у тебя, потому, что ты для меня – родной человек, а от родных я привыкла получать правдивые ответы на прямые вопросы.
Этот допрос порядком раздражал, для не самого удачного дня, он планировал совсем не такое окончание. То, что ему пришлось приложить массу усилий, чтоб покинуть комнату пленницы – напрягало, что вновь пришлось окунуться в местную размеренность жизни – напрягало, что снова все дела фирмы приходилось решать по телефону или через почтовый ящик – раздражало, а вместо того, чтоб успокоиться хотя бы сейчас, слушая интересный рассказ Глафиры, или даже просто сидя с ней в тишине, ему приходилось раздражаться еще больше, терпя допрос.