Вазифрия - стр. 8

Вазифрия в своей постели проснулась рано, открыла очи и, пробравшись к высокому оконцу, вдаль устремила зоркий взгляд. Над миром, что зеленым был, глаза переводили дух. Ее дыханье наполнялось озоном спелых динмалей. Она их ела довольно много, лишь для того, чтоб быть стройней. С долговязых прутьев свисали тени, то раштымаки вели игру, цепляясь цепкими зубами и прыгая по всей длине. Они раскачивались долго, искали место, где б упасть и, отпуская ветку онга, стремились на дерево попасть. В окно она смотреть любила и наблюдала их игру, и очарованная светом, мечтала повстречать судьбу. Она училась быть прилежной, свое предназначение отвергала, раскольницей быть не желая. Она устала все делить. Не понимала: зачем ей это надо? Ну воду то оно пустить и так могла без заклинаний. Какой ей толк, что дан ей дар? Какие земли расколоть ей? Орехи делила пополам – вот и была ее забота. Созданием была прекрасным, росла стремительно она, глазами удивляясь миру. Ловила в воздухе огни, их в ладони собирала и на подушке разместив, играла.

Отец поутру уходил. Его заботила охота и выпас шабраков. Одних он отпускать их не привык. Хотя они его послушнее были, их становилось больше с каждым днем. Кормились той растительностью нежной, которая росла кругом. Шабраки служили пастуху питанием, так Герсаид велел. И чтобы вкус был интереснее, он передал пастуху соль. Но вкус вначале горьким показался. Пастух, жена Вазифрия плевались бранными словами, споласкивая рот водой. Но вскоре поняли они, что добавлять тот мелкий камень умеренней бы надо. Пища становилась та вкуснее. Вот она награда. Огонь из глины добывал, пастух в нее палочки макал, и подсыхали они вмиг. Затем он проводил по камню и загорался фитилек. Он дров сухих, закладывая вглубь каменистого котла, нагрев в нем воду, мясо шабрака клал в него. Оно варилось. Мать, собрав растений, что Герсаид указывал, нарезав аккуратно металлом острым, бросала овощи туда. Спустя немного времени была готовая еда. Семейство наслаждалось пищей, благодаря Создателя. И попивая сок транусции, отец, обняв семью покрепче, вникал в Герсаида посулы. Он толковал им:

"Создания мои прекрасные, занятный мир придумал я. Мои глаза вас видеть рады, мои уста шептать слова. Лишь благородные поступки творите нынче и чудеса. Стихия будет плыть на гору, слизывая с нее народ. Советом мрачным встанут злодеи, уничтожая этот род. Под тенью красными зарождались, втянули глубоко живот. С взмахом мурахива крыльев падет тот нынче небосвод.

Смотреть внимательней Вазифрия тебе придется. Слух храни по звукам дальним. Зов тревоги раздастся в тишине ночной. Его услышишь – и беги. Собрав все нужное в дорогу, тебе бы путь пройти. Ногами трогая бездорожье, ты обретешь успех в дали. Там, между грозными камнями, стих нынче жизненный покров. Рыданием адским лишь заполнен глубокий, хитрый черный ход.

В той яме Туипнавдлаир родился. Он должен там и умереть. Самостоятельная сила хранит его уж столько лет. Он богат. В его рядах больные жители. Народы, питаясь соком по режиму, готовы все ему отдать. И свою жизнь. Сохранилась ли та вера в великий разум мой или нет, я центром мира был и есть! Но он сломал то мировоззренье. Разрушил тот большой союз. Он утолять готовый жажду свою, но не отцов. Раздеты нынче вы не телом, нагие вы своей душой. Она привольем быть хотела, осталась в клетке запертой. Позор! Позор мне! Добротой наполнен, молитвой успокой народ. Дрожащим ртом пою припевы, собрав свои слова вокруг. Они бальзамом заживляют. Так было изначально все, кто первым жизнь создать пытался, но никому не удалось. Я также не велик, я беден. Меня швырнул под шум копыт лохматых дней. Круговоротом я забываю свой язык. Я табунами ложью загнан. Надев суровый вид на взор повязкой из сотканных моей чумной седой сестрой. Набросив джовиер на плечи, я плотно завязал подол и, чудесами наполняясь, поверил злым словам его. Я так дышал со страстью долгой, желаньем свет творить добро, посеяв где-то в мирозданье отдельный мир лишь для него. Но я не выполнил обещаний…