Вавилон и Башня - стр. 3
Дед Матвей, пиная куски коры своими болотоходами, которые пришли на смену сапогам, все подшучивал надо мной:
– Что, профессорский сынок, лапти собрался вязать?
Я не обижался. Больно уж хотелось свою идею проверить: сработает ли?
К утру трос был готов. Обвязали за переднюю часть рамы. Пять солдат тянут, пять толкают. Дед Матвей осторожно включил передачу, по чуть-чуть прибавляя газ.
Бэка поползла вверх! Медленно, но вверх! Эти пару сантиметров движения походили на настоящее чудо, впервые за последние пять дней. «Раз-раз-раз… раз-раз-раз…» – отсчитывал я каждый сантиметр, наблюдая, как крупные ромбики протектора вгрызались в глину. Бэка продолжала ползти, дальше и дальше. Совсем трудными оказались последние метры. Перепад оврага огромный – Бэка чуть не повисла на брюхе. Тут дед Матвей гаркнул:
– А ну, пр-о-о-чь! – и до упора вдавил педаль газа.
Бэка рявкнула, поднимая из-под колес грязь и дым от горящих покрышек, и, опасно покачнувшись, взмыла вверх. С таким звуком, словно и правда бутылку с вином открыли: «Шпау-у-к!»
Всё! Свобода! Как и не было этого сырого блиндажа, промокших насквозь сапог с килограммами глины, десятков едких самокруток… Мы покатили к линии Маньчжурского фронта. А когда болотистая местность сменилась степью, разогнались как следует, чтобы нагнать подводы. Только и слышно, как с боков Бэки отваливаются куски глины – «шух-шух, шух-шух, шух…».
– Голова! – потрепал меня по волосам дед Матвей, протягивая самокрутку, толстую и ровную. Вроде как благодарит меня. Я с удовольствием взял. Курить хотелось. Мы сидели в кузове, на кочках потряхивало, двигатель утробно рычал, но не кашлял. Значит, все в порядке.
«Эх, хорошо!» – подумал я, хотя слово «хорошо», кажется, не совсем подходило к Маньчжурской степи, войне, роте голодных промокших солдат. И почему именно в такие простые моменты чувствуешь себя хорошо по-настоящему? Не наигранно, а, правда, хо-ро-шо! Моменты простого, чего-то неподдельного, правильного.
– Дед Матвей, вы счастливы сейчас?
Дед Матвей привык к моим чудны́м вопросам. Редко на них отвечал, но и не злился. Просто говорил «да» или «нет».
– Ладно, – смахнул он слезу от встречного ветра. – Ты что, думаешь, что счастлив?
– Не знаю. Иногда, как сейчас, думаю, да. Может, потому что получилось, что задумывал. А может, еще почему-то другому.
– Ну… —
И, не успев ответить, дед Матвей вскинул ружье, он охотился на попадающуюся по дороге дичь, поэтому, помимо солдатской трехлинейки, держал наготове трофейный «зауэр»>5.
Я услышал сухой характерный щелчок спускового механизма и гулкий звук выстрела, раскатившийся по степи. И только потом разглядел, куда стрелял дед Матвей. Удаляющаяся маленькая фигурка странно петляла, убегая не прямо, а словно все время поворачивая в разные стороны. Может, этот странный человек, который неведомым образом очутился здесь, хотел, чтобы в него не попали, потому так бежал? А может, просто оббегал какие-то неровности? После выстрела фигурка немного присела. Потом опять побежала, потом опять присела и, наконец, припала к земле.
– Тр-рр-ра-ввии! – дед Матвей старался перекричать двигатель Бэки.
Я почему-то услышал «бр-р-р-а-висси-мо». И представил деда Матвея в ложе театра. Как будто он встал после арии, хлопал в свои огромные ладоши и громко кричал: «Бррр-р-а-ви-ссимо… бррр-р-а-ви-ссимо…» Только вместо сцены была степь, а вместо примы – маленькая, казалось, свернутая калачиком фигурка.