Василий Макарович - стр. 43
Он уверенно, как ему казалось, и поспешно вошёл в тенистый двор на Тверском бульваре, уверенно и быстро разыскал приёмную комиссию и… столь же быстро вышел оттуда, совершенно растерянный и потерянный, чувствуя внезапное полное изнеможение. Присел, не помня себя, на одну из лавочек в сквере. Такого подлого удара судьбы он не ждал. Ну ладно бы – не выдержал экзамены, не прошёл по конкурсу: горько, жалко, но… понятно. А тут…[77]
«Тенистый двор на Тверском бульваре» – это Литинститут, где вы сейчас преподаёте. Речь здесь идёт о том, что Шукшин якобы не знал о творческом конкурсе, который надо проходить обязательно и на который он безнадёжно опоздал. Могло ли быть такое? Сомнительно. Дальше у Коробова ещё интереснее:
Тут… к нему подошёл молодой Евгений Евтушенко, чья поэтическая звезда уже начинала всходить и чья эстрадная популярность была уже не за горами… Молодой Евтушенко разговорился с “простым парнем”, внимательно оглядел нелепый – полусолдатский-полуматросский, составленный частью из собственной форменной одежды и военной, неплохо сохранившейся в нафталине на дне сундука одежды деда – наряд Шукшина и полусерьёзно-полушутя изрёк: «Иди-ка ты, паря, во ВГИК, на режиссёрский. Там сейчас борются с формалистами и космополитами, там такие, как ты, “рабочекрестьяне”, нужны…»[78]
Е.П.: Ай, молодца, Евгений Александрович! Здорово Коробову загнул «паря»!
Не откажу себе в удовольствии привести ещё известную цитату, на этот раз из мемуаров Василия Белова, практически «антипода» Евтушенко, – мол, если бы не казус с Литинститутом,
неизвестно, по какому пути пошёл бы дальше Василий Макарович Шукшин, то ли скользкой тропой всяких эйзенштейнов, то ли каменистым шляхом Шолохова. Так решаются судьбы русской культуры: то гавкающими церберами, то ехидным щебетом столичных пташек.[79]
М.Г.: «Церберы и пташки» – это конечно, красиво, но кто ж поверит в такую наивность Шукшина, якобы поехавшего неизвестно куда? Жизнь уже крепко научила его так не рисковать. Да и не в шукшинском это было характере.
Даже если учесть, что нечто подобное говорил и сам Василий Макарович. Он ведь про себя и не такое ещё рассказывал!
Уже поступив во ВГИК, Шукшин писал своей невесте Марии Шумской (отношения с ней они в то время, напомню, ещё официально не оформили): «Ты знаешь, мои документы были в институте кинематографии». Шукшин, если верить этому письму, пытался – неудачно! – их забрать и передать в некий «исторический». (Историко-архивный?) Но – почему не забрал? Объяснение – удивительное!
Прихожу в приёмную комиссию, а там столпотворение – человек 700 (я не преувеличиваю) стоят друг за другом – сдают документы. К вечеру я дождался своей очереди и спросил: здесь мои документы? Мне коротко бросили: «Здесь. Вы допущены к экзаменам. Следующий!» Ну что мне было делать? Я посмотрел на окружающих меня людей, и вдруг меня взяло зло: кругом ни одного человеческого простого лица – одни маски – маски приличные, вежливые, культурные, московские, утончённые и т. д. и т. п. И я решил побороться с ними.[80]