Вас пригласили - стр. 3
– Садись. Покачаемся.
Слева и справа на краях оврага зажглось по фонарю, и со всех сторон заполыхал октябрь. Сельма шумно втянула воздух, задержала дыхание, вытряхнула его из себя со смешком.
– Нравится?
– Очень. Я так не умею.
– Это не комплимент.
– Я и не пытался.
– Тогда ладно.
Ровный концерт листвы грубо нарушила немелодичная возня, пыхтение и сдавленные проклятья в кустах.
– Пука?
– Ага.
На правом конце моста нарисовалась детская фигура в ночнушке и, косолапя, поскакала к ним. Вскарабкавшись Эгану на грудь, слюняво поцеловала его в обе щеки, оттуда сиганула к Сельме на колени, там немедленно свернулась калачиком и засопела. Эган предупредительно заговорил тише:
– Мне иногда хочется, как ты.
Сельма – вдвое громче:
– Да она спит как убитая, не обращай внимания. – В доказательство она подергала пуку за волосатое ухо. Та даже не пикнула. – «Как я» – не надо. Мне нравится, как ты. А тебе нравится, как я, потому что для этого есть я. Когда сам – это другое. Флейту слушать любишь?
– Скорее да.
– Сам играешь?
– Немного.
– В виртуозы рвешься?
– Нет.
– Вот видишь. Дыши хорошенько – и смотри внимательно.
Эган не знал, куда и на что именно смотреть, но все равно уставился в сумрак. Чуть погодя понял. Над оврагом гладкой изогнутой линией беззвучно летели две белоснежные сипухи. Луна глазуровала их серебром. Казалось, что все вокруг поплыло вместе с ними. Промчавшись над мостом, они растворились, будто не было.
– Спасибо, Сельма.
– Ах, право слово, какие мелочи.
Часть I
Ирма Трор
Сулаэ фаэтар
Перевод Саши Збарской
Эта повесть есть некоторая переработка моих дневниковых записей, сумбурных, полуобморочных, не всегда связных и осмысленных для внешнего читателя. Никакого складного текста изначально не существовало, он создан уже после того, как я уехала надолго. И сама история, и приведение этих записей в порядок случились очень давно, мне кажется, и я столько раз возвращалась к ним, что уже не могу доподлинно сказать, что в них достоверные воспоминания, а что – лишь память о них.
Ирма Трор
Глава 1
Рид милосердный, вот это гроза!
За пару аэна[1] до этого – или три? или сколько? – я, кучер и две девчонки-служанки, благополучно проскочив навылет где-то рядом с сердцем бури, едва уцелели в повозке, завалившейся на полном ходу. Для меня до сих пор загадка, что же так напугало смирных неповоротливых лошадей – гром рокотал уже в отдалении, и молний меж дубовых крон было почти не видать. Так или иначе, наши лошадки понесли по раскисшей осенней глине, и уже через несколько диких мгновений вырвались из упряжи, а покореженную повозку бросило боком на сырые стволы деревьев.
Какое-то время ничто не достигало моего слуха, а затем шорохи и шелесты вернулись: стало слышно скучный частый дождь и смутное бормотание леса, да еще стонал бедняга-возница – его порядком придавило; потом выяснилось, что голень сломана.
Очень скоро дождь нас выполоскал напрочь. До имения герцога Колана, друга родителей, никак не меньше пятнадцати миль. Служанки выбрались наружу и теперь жались друг к дружке да глядели на меня, как две мокрые птицы;
возница полулежал неподвижно, боясь потревожить увечную ногу. У меня саднило колени, однако в полоумной тьме было невозможно разглядеть, насколько там все скверно. Едва попробовала приподняться – левую лодыжку скрутило ржавой болью. Охнув, я осела на землю.