Размер шрифта
-
+
Варварство - стр. 6
оттолкнув к сложному от простого
интеллектуальную любовь.
Струйкой углеродной позвоночника
выдыхает наставление вино.
Сердце перебилось раскуроченное,
на твоё бессильно залегло.
Я с тобой себя нашёл как человека,
приютил домашним зверем чувство,
дикое оно, и приручение тщетно,
с ним не выспаться и не проснуться.
Поцелуя мякотью закусывая брют,
умножая удовольствие на два,
мял неконтролируемую тягу
лечь не только сердцем в твой уют.
Я скитался по твоему телу от груди до спины…
Я скитался по твоему телу от груди до спины
и не мог остановиться.
Вот где лечь хотелось костьми
или нежностью застрелиться.
Не пугала ночная шерсть,
запах звёзд
доносился млечный.
Сколько руки освоили вёрст,
я бы мог так прошляться вечность.
Без устали, жажды чуть
реки локонов утолили.
Был ли счастлив когда-нибудь
так, как здесь,
где меня возлюбили?
Даная
Я в кресле, веки не смыкая,
глотая с горкой восхищение,
давился молча красотой.
Диван, свет женщины – Даная,
изящных черт пересечение,
едва прикрытая холстом
лежала, сферу разделяя, —
логический итог любви
напротив моего лица.
Так богохульна и свята —
вещественней бы не смогли
на Суд представить для истца,
но грация не пала ниже
дивана – пьедестала ночи,
день осветил избытки красок.
Портрет к великому приближен
гораздо ближе, чем художник
под тенью отшумевших ласок.
Встретимся на Чернышевской…
Встретимся на Чернышевской,
отниму тебя у толпы,
многочисленной в недостатках,
одинокой в своём совершенстве,
совершенной, как я, и ты,
соскользнувшая в руки, гладкая.
Мы дойдём до бессилия ног,
насекомыми на траву,
шёпот леса речь перебьёт,
утомляющий пекла жирок
абстрагирует волю в мозгу
в инфракрасный к солнцу полёт.
Ты закроешь глаза, я тоже,
лягут мысли в коробке на грудь,
сердца пленного пересказы
глубиной не растревожат,
в содержанье не вникну, суть
не доходит, как нежность, сразу.
У меня так точно не получится…
У меня так точно не получится…
Не люблю хорошие отношения,
мне нужен скандал,
необходима драка
мыслей за поражение,
однако
без зависти к чьей-то жизни ровной:
со здоровым ростом
благосостояния
всё это для меня условность
человечика ископаемого.
Потеют горы снегом, мёрзнут,
равнина жизни неприемлема
как местожительство,
подохнуть никогда не поздно,
но жить спокойно – попустительство.
Адам и Ева
Сад. Разбрызгано солнце. Труп
бледен, как беднота,
разве кто-то погиб от губ,
разве кто-то любил сильнее, чем я,
тот же сад. Круг сменился другим
– луна,
невозможно, сильнее, чем я, невозможно.
Сейчас
я клянусь ощущением кожи
и глаз,
их рассвет бросил тень на мир,
зачем ты открыла глаза?
М и Ж как сортир,
лишь по признакам ты и я.
Как трудно даётся признание в любви,
если искренности в нём яд,
если встречный порыв, пригуби,
оживи меня.
Грустью выклеивая стены в твоё отсутствие…
Грустью выклеивая стены в твоё отсутствие,
не дочитывая книги до конца страницы,
выключаю свет, скидывая с головы люстру.
В толпу редких прохожих влиться
выхожу из дома, в магазин
за странными покупками.
Сбрасывая по цвету в корзину трофеи чрева,
измеряю любовь не днями, а сутками,
мелодией из сплошных припевов.
Скука одолела индивидуума,
по одному человеку, по одной жизни,
растянувшейся зимы ума
и вторжения не его, так призрака.
Шарится близорукая точка зрения,
неразличим горизонт.
Ответственность давно уже на везении,
и давно нецелован рот.
Впадина
Со дна Марианской впадины,
Страница 6