Ванька-ротный - стр. 7
– Разрешите идти?
– Бутылки все выбросить по дороге! При разгрузке никаких бутылок не должно остаться в вагонах!
– Всё будет сделано, товарищ старший лейтенант!
– Надеюсь на тебя. Ступай к себе в вагон!
У меня поднялось настроение, и я, широко ступая, пошёл в сторону своего вагона. Вот я и получил веское подтверждение своему отношению к водке и выпивке своих солдат.
Ночь подошла и навалилась незаметно с разговорами и возней. Солдаты избавились от бутылок, легли на нары и притихли. Лежали на нарах, не раздеваясь, подоткнув под головы свои скатки и мешки.
Колеса мерно постукивали на стыках. Выглянешь в проём полуоткрытой двери, длинный состав, как сороконожка, ползёт по одноколейному пути. Вагоны пошатываются, доски скрипят, а состав бежит по рельсам, то замедляя то, ускоряя свой ход.
Где-то у Селижарова мы должны занять оборону. Подошёл немец к этой линии или нет? Ночью поезд несколько раз останавливался. Паровоз надрывно фыркал, издавал короткие визгливые гудки. Потом, видно набравшись сил, подавал протяжный голос, остервенело дергал вагоны, и вдоль состава шёл перезвон цепей. Вагоны рывками трогались с места, и поезд, снова набирая скорость, бежал торопливо вперёд.
Где-то в Кувшинове к составу прицепили ещё один паровоз. Дело пошло веселей.
Солдаты похрапывали на нарах. Они не знали, что слышат в последний раз мерный стук колес, надрывистый, сиплый гудок паровоза, позвякивание цепей, пронзительный скрип буферных тарелок, покачивание разбежавшихся вагонов.
Перед рассветом поезд затормозил, загрохотал на входных стрелках у семафора, подкатил к какой-то станции и замер на месте. Потом как бы нехотя попятился назад, и вдоль вагонов забегали люди.
Вначале было трудно разобрать, что они кричали. Но вот вдоль вагонов полетела одна, вторая команда. И, наконец, громкий голос связного, просунувшего голову в открытую дверь, возвестил, что мы приехали и приступили к разгрузке.
Я послал к командиру роты связного и стал дожидаться ротного построения. Из общей толчеи повозок, лошадей и солдат постепенно стали отделяться взводы, повозки, роты и, наконец, весь вываливший наружу эшелон вытянулся на дороге в походную колонну.
Рота тронулась и пошла вслед за уходящей колонной. Мощеная дорога медленно поднималась вверх, и через некоторое время мы вышли из низины на свет. Несколько гудков паровоза долетело до нас со спины, и, как прощальный последний голос живого мира, они потонули в предрассветном пространстве.
Мы шли по булыжной дороге, медленно забираясь в гору. Перед нами постепенно открывался далекий и сумрачный горизонт. Поднявшись на гребень, мы впервые увидели бесконечную даль. Первый взгляд всегда оставляет в памяти неизгладимую картину. Мы, с каждым шагом удаляясь от Селижарова, шли молча, не меняя и не ускоряя шаг.
Колонна растянулась по дороге и разорвалась. Наконец одна из рот свернула в сторону, а мы продолжали идти куда-то вперёд. Каждая рота самостоятельно определяла свой путь. Мы шли, стуча железными набойками сапог, по неровной поверхности неширокой дороги. Мимо медленно, меняясь местами, проплывали поля и леса. Солдаты посматривали по сторонам, думая, что они приближаются к линии фронта, но кругом по-прежнему всё было тихо и сумрачно. Тишина! Зловещая тишина! Кругом такое спокойствие и такое безмолвие, что казалось, в ушах звенит после лязга и грохота колёс товарного поезда.