Вальс под дождём - стр. 17
Я лежала тихонько, как мышка, отчаянно моргая от набегавших слёз. Они ползли по щеке, затекали на подбородок. Кончиком языка я поймала солёную каплю, показавшуюся мне полынно-горькой. Наверное, правильно говорят, что у горя горькие слёзы, а у радости сладкие. Правда, от радости я ещё никогда не ревела и теперь не знаю, случится ли когда-нибудь подобное чудо или война продлится целую вечность и я погибну.
На потолке дрожали отблески лунного света. Вечером, зажигая свет, мы опускали светомаскировочные шторы, но на ночь мама их откидывала, иначе при воздушной тревоге кромешная темнота помешает быстро собраться. Воздушных тревог пока не объявляли, и я не верила, что немецкие самолёты смогут прорваться к Москве, их обязательно собьют наши лётчики и артиллерия.
Мама снова сдавленно всхлипнула.
«Мамулечка, папа обязательно вернётся», – мысленно пообещала я ей и вдруг вспомнила первомайскую демонстрацию.
Раннее утро выдалось прохладным, и мама велела надеть пальтишко, но я всё равно нарядилась в светлое платье и повязала в косу пышный алый бант. В нашем старом дворе уже стояла предпраздничная суета. Все громко здоровались, поздравляли друг друга. Сосед дядя Андрей, которого я не представляла без рабочей спецовки, надел голубую рубашку и тёмный пиджак в какую-то немыслимую полоску. Даже Нюрка Моторина в этот день не стала задираться, а молча прошла мимо, гордо неся голову с крутой завивкой на пиво. Как-то раз я робко поинтересовалась у мамы, зачем смачивать волосы пивом, а потом накручивать на бигуди. Оказалось, что так завивка держится дольше. С тех пор если я видела в руках мужчин кружкки с пивом, то всегда фыркала от смеха, представляя их в бигуди и кудряшках.
После демонстрации во дворе в складчину накроют общий стол, ребятишкам раскупорят по бутылке ситро со жгучими пузыриками, нарежут вкуснейшей чайной колбасы с белым хлебом и от души насыплют на тарелку карамелек – налетай, пока дают! Продавщица гастронома Лариса вынесет патефон, и наш двор превратится в танцплощадку, где фокстроты и вальсы в один миг потушат коммунальные споры и ссоры, заполняя сердца музыкой и весельем.
Под бодрые песни из репродуктора я едва не приплясывала от счастья, потому что впереди нас ожидали Мир, Труд, Май, – и это было прекрасно, удивительно и прочно, как восход солнца над башнями Кремля.
После парада по Красной площади двинулась демонстрация. Мы с родителями шли в заводской колонне. Играла музыка, ветер трепал полотнища транспарантов, и солнце бликовало на огромных портретах вождей. Какой-то малыш на шее у папы размахивал алым флажком и вместе со всеми кричал «ура!». Общее настроение затягивало в праздничный водоворот, порождая желание петь и смеяться, не думая ни о чём плохом, да и что плохое может произойти в нашей прекрасной стране?! Дальнейшая жизнь представлялась увлекательной поездкой в будущее на новеньком грузовике ЗИС от ворот Завода имени Сталина до конечной остановки в коммунизме. А в кузове сидел бы весь наш выпускной класс с цветами и шариками. И мы пели бы песни.
Ко мне протолкался Серёжа Луговой:
– Привет, Ульяна! Какая ты сегодня нарядная!
– Обыкновенная.
Даже под дулом винтовки я не призналась бы, что, выбирая платье, думала о Серёже и о том, что наверняка увижу его на демонстрации. В Серёжиных глазах плясали озорные искорки. Я ловила взгляды, которые бросали на Серёжу другие девушки, но он смотрел только на меня, и от его внимания у меня горели кончики ушей.