Валет и К - стр. 13

– Ты его раньше видел? – я кивнула на медальон.

Миша подошёл ко мне и тоже начал вглядываться в изображение.

– Видел такой у Витьки, внука тёти Али, – после некоторого раздумья ответил он. – Он всегда его носил, даже когда купался, и тогда не снимал.

– Наверно, охранный. А почему он теперь здесь, а не на твоём друге?

– Витька погиб, когда нам было по четырнадцать лет. Упал с дерева на камень. Мы тогда с ребятами в лес пошли, соревновались, кто выше заберётся на дерево. Он выше всех забрался, да только сорвался и вниз полетел. Мы испугались и побежали в деревню за подмогой. Вот.

– Да, трагедия.

– Я тогда сразу домой в город уехал, не мог находиться в деревне. Бабушка говорила, что тётя Аля после этого долго в больнице лежала, она ходить не могла на нервной почве.

– Понятно. С этим всё понятно. Не понятно только то, почему его медальон так колдовством нашпигован.

– Ольга Ивановна! – Миша резко повернулся ко мне. – Медальон этот какое-то время у бабушки моей был.

– Зачем?

– Не знаю, но потом она отнесла его обратно к тёте Але.

– Это было уже после смерти её внука?

– Да.

– Значит, это она здесь его для тебя оставила, и мы возьмём его с собой.

Я прошла до закутка, который служил в доме кухней. Мне показалось, что я заглядываю в него через кривое зеркало, искажающее реальность. Не карты ли искажают пространство вокруг себя? Скользнув взглядом по полкам, я заметила на самом краю нижней полки чуть заметное мерцание. Я сосредоточилась на нём, даже дыхание задержала. Мерцание на мгновение сплелось в рисунок, напоминающий вытянутые ромбы. Я нашла след от карт. Осторожно приблизив к ним руку, я почувствовала уплотнение воздуха в этом месте, и небольшое покалывание. Значит, подруга Агриппины Николаевны взяла эти карты себе, хоть, наверняка, знала, что их нужно сжечь. И с какой целью она их взяла? Я не смогла приблизить к мерцанию свою руку, словно невидимая стена не пускала меня к ней. Несколько раз я безрезультатно попыталась их подвинуть, но мерцание не подпускала меня к себе. Пока я думала, как до них дотянуться, мерцание исчезло. Значит, карты перенесли в другое место. Плохо это или хорошо, пока не знаю.

– Миша, а как сейчас живёт тётя Аля, ты с ней общаешься?

– Да, конечно. Я как приехал, первым делом к ней сходил, попроведал. Обрадовалась мне, говорила, чтобы дом бабушкин не продавал.

– Как она живёт, о себе она рассказывает?

– Жалуется, что дочь Юля к ней перестала ездить, как только Витька погиб. Вроде, как сердится на неё, даже винит её за это. У тёти Али ещё сын есть, он военный, но тоже приезжает редко, он где-то на Дальнем востоке теперь живёт. Тётя Аля говорит, что билеты дорогие, а пенсия маленькая, а то бы она сама к ним съездила. Плачет, что себя чувствует совсем одинокой после смерти моей бабушки.

– Миша, а тебе не кажется, что тётя Аля держит на тебя обиду?

– Нет, и никогда не казалось. Да и уже десять лет прошло.

– У беды нет срока давности, такие раны долго заживают, а некоторые – вообще никогда.

– Но ведь я не виновен в его смерти! Мы тогда глупые были, чувство самосохранения никакого не было.

– Да разве раненному сердцу это понять!

Вдруг Миша подскочил ко мне и, показывая рукой на окно, торопливо сказал:

– Там тень мелькнула! Слышите, музыка прекратилась!

У меня от неожиданности тревожно ёкнуло сердце, даже не ожидала, что так испугаюсь. Мы с ним замерли.