В зеркале Невы - стр. 18
Падая, пронзенный этим тягучим падением, он не думал о том, что у пропасти есть дно, а старался разглядеть большую птицу, которая падала рядом с ним, заваливаясь головой вниз, потом падала боком, поворачиваясь самым неожиданным образом, и от этого Игорь Иванович не мог ее разглядеть, рассмотреть, узнать, хотя ему все время казалось, что птицу эту он знает. И не возникало вопроса, почему птица не расправит крылья и почему эти крылья не держат ее, хотя нет-нет да и разворачиваются широким шуршащим пологом, но тут же подламываются, заставляя птицу так странно переворачиваться…
…Сосна была неподвижна, она стояла на краю обрыва, даже не обрыва, а просто на краю пруда, и пруд этот был знаком.
Игорь Иванович не заметил, как веко на правом глазу само собой чуть приоткрылось и он сквозь дымку ресниц стал вглядываться в картину, висевшую в ногах за кроватью. Как только Игорь Иванович догадался об этом, он тотчас зажмурился, и от этого энергичного движения ушел сон.
Он затаился, чтобы ускользнуть туда, к птице, вернуть все как было, но бездна тихо оседала в его груди, и даже закрытые глаза не могли сдержать день, он входил в тело Игоря Ивановича со всех сторон.
Ну что ж, пусть будет как будет.
Ему не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть и ощутить светлую утреннюю тишину в остывшей за ночь комнате, увидеть фанерованный двухэтажный буфет классической довоенной постройки, с зеркалом в среднем углублении наподобие прямоугольного грота, где стояла чашка из дворцового павловского сервиза с императорским вензелем и гипсовый раскрашенный матрос с гармошкой, шкаф, стол, шесть разномастных стульев, в том числе два крепких венских, плетенный из цветного лоскута половик, перегоревший двухдиапазонный приемник «Москвич» на почетном месте у окна, цвет в прямоугольной кадушке рядом с приемником, прикрывающий своими широкими полированными листьями Николу-морского в углу.
Все замерло и затихло, как парад за мгновение до сигнала «Слушайте все»…
На кухне тихо – значит, Настя чистит картошку или ушла за керосином.
Игорь Иванович, не открывая глаз, погрузился в созерцание буфета.
Это была вещь. Настоящая вещь. Досталась она от старшей дочери, от Валентины, собиравшейся этот буфет чуть ли не выкинуть, в то время как тридцать рублей, ну на худой конец двадцать пять за такую вещь можно было получить смело. Постоять подольше, на выдержку, и свободно можно было взять тридцатку. Много? Ну, хорошо. С моей доставкой! А хоть и в Колпаны! Возьму у Павла тележку и отвезу за милую душу. Да он же как пух! И на тачке – милое дело… Вот так! Хочешь – три красных и забирай. Кусается? Не по карману? Ах, нравится?! С зеркалом… то-то и оно…
Игорь Иванович уже спал и продавал буфет на морозном базаре.
Для тех, кто не знал Игоря Ивановича лично, для тех, кто и по сегодняшний день слыхом о нем не слыхивал, вот эти грезы о тридцати рублях за этакую дрянь с двумя потерянными ножками, с темными разводами на фанерованных боках, оставшимися от давних попыток посредством марганцовки придать буфету вид изделия из красного дерева, не говоря уже о треснувшей задней стенке, впрочем, бог с ней, с задней стенкой, если ее все равно не видно, – так вот, эти алчные мечты могут рекомендовать Игоря Ивановича действительно как героя фантастического, но лишь в самом привычном и невыгодном для него смысле.