В запредельной синеве - стр. 16

, которую подала служанка, та сообщила ему, что, по словам соседки, этой ночью Рафел Кортес по прозвищу Дурья Башка хотел прирезать все свое семейство. «Кортес молится на крыше, как всегда», – заметил на это Шрам, не принимая всерьез россказни Полонии, поскольку подозревал, что та по своему обычаю преувеличивает. «Уж можете мне поверить, – настаивала она. – Я видела тетушку Толстуху, которая несла целую кипу чистого тряпья, которого хватит на перевязку по крайней мере дюжины человек».

Рафел Кортес промолчал. Он-то считал, что тряпки тетушки Толстухи – местной знахарки и акушерки, способной исцелять самые разные болячки, нужны ей были вовсе не для такого дела. Вместе с Дурьей Башкой, кроме дочери Айны и двух сыновей – Жузепа Жуакима и Балтазара, – после смерти жены жил его шурин, который был несколько не в себе, да и возраста уже преклонного. Так что даже если допустить, что все они ранены – в гневе братец терял всякий рассудок, – то ранения должны быть легкими: как бы они ни почитали отца, но были молоды и могли если не ударить старика, то, во всяком случае, защититься или спрятаться. Так что единственное, что Шрам вынес из россказней служанки, которая смотрела ему в рот, пока он ел свою эскуделью (сама Полония была готова закусить в любой момент, ее могла лишить аппетита только собственная смерть), – это предположение о скандале в соседнем доме.

Рафел Кортес открыл лавку и встал у дверей, чтобы посудачить о всякой всячине с первым же прохожим, как делал это ежедневно. Однако в эту субботу, одержимый желанием узнать, что же произошло в доме брата, он заводил разговор только о ночных событиях.

– Серьезная история приключилась! – выпалил Щим Вальерьола, портной, у которого спина этим утром казалась согнутой больше обычного, будто возбужденное состояние духа давило на его горб.

– А что такое? – спросил Кортес, умевший быть изворотливым, как ласка, чтобы докопаться до сути и вытянуть из собеседника больше, чем тот хотел бы сказать.

– Ты что, ничего не знаешь? Никаких подробностей? А ведь это и тебя касается. Он же твой брат… Так что дело-то семейное, – усмехнулся портной, с саркастической гримасой держась за дверной крюк.

– Если захочешь – сам расскажешь. Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Ну, дело-то нешуточное! Твою племянницу Айну, дочь братца твоего двоюродного, на руках принес домой раненую какой-то иностранец…

– Сочувствую ее отцу… – ответил Шрам, поджидая, когда портной расскажет что-нибудь менее известное.

Но Вальерьола ничего не сказал, потому что не мог поверить, будто Кортес, чей дом по соседству, не в курсе дела. Они знали друг друга с детства, и портному было хорошо известно, что Шрам – самый любопытный человек во всем городе. Кроме того, Полония иногда рассказывала ему, что ее хозяин почти не спит, частенько работает ночами и проводит много времени, подсматривая за соседями. Тут на улице появилась жена Вальерьолы, остановилась возле двери и засыпала ювелира вопросами: слышал ли он, как кричал это юнец, и разбудил ли тот его, как ее саму, так что она встала уже довольно давно.

Кортес что-то неразборчиво пробормотал, а потом сказал, что вряд ли произошло что-то из ряда вон выходящее, раз Дурья Башка, как и каждую субботу, возносил утром на крыше хвалу Господу.