В той стороне, где жизнь и солнце - стр. 12
– Ну…
–Не нукай, не запряг… Уши развесил, губы распустил. Ты бы посмотрел тогда на себя со стороны… Ты бы видеть себя больше не захотел.
– Ладно тебе.
– Она ведь, Зоя Георгиевна, как рассудила: они, это мы с тобой, не расписаны, авось Верка и оттяпает себе муженька.
– Да ну? Врешь!
– Чего «врешь»? Врет сорока на заборе… А ты, говорю, губищи-то и распустил – свеженького захотелось? А теперь вот этот сосунок появился. Видел же, как Верка за столом возле него увивалась: то вина подольет, то буженинки подложит…
– Это я видел.
– Ви-идел… Небось, с Верки глаз не сводил?
– Да зачем она мне нужна?
– Все за тем же… А Зоя Георгиевна, ох и гадюка же подколодная. Разрешили бы – я ее из автомата насквозь бы прошила…
– Злая ты.
– Не злее других… Ты просто ее не знаешь. Вот увидишь, приберут они этого Сережку к рукам.
– А тебе что, завидно?
– Приберут, как пить дать. А как только приберут, так Зоя Георгиевна разводить их начнет.
– Да ты не каркай раньше времени…
– А чего мне каркать? Все так и будет, вот увидишь…
– Да мне-то все равно. Пусть этот Сережа хоть на самой Зое Георгиевне женится.
– Ну да, а Верочка тебе?
– Кончай!
– Что вы с ней тогда за домом делали?
– Когда?
– Не прикидывайся идиотом.
– Иди ты…
– Сам иди, ясно!
– Мегера.
– Кретин…
– Дура в кубе!
– Ты сам дурак в квадрате!
– Кто – я?!
– Ты!
– Я – дурак?
–Тих-хо… Услышат же!
IX
– … Скажете тоже.
– Нет, в самом деле, – уверяет Сережа Журавлев. – Это я на первый взгляд только таким тихим выгляжу. Меня всегда не за того принимают – и в школе, и в институте. А сейчас – особенно…
– Все равно – не поверю! – вздергивает одно плечико Вера. —У вас такие глаза…
– Какие?
– Не знаю… В общем, по ним все видно…
– Так уж и видно? – досадливо морщится Сережа. – У нас в институте один парень в таких случаях знаете что говорил?
– Что? – округляет глаза Верочка.
Сергей Журавлев мнется, но выпитое с утра вино придает ему смелости, и он на едином дыхании выпаливает:
– Внешность бывает обманчива, сказал еж, слезая с сапожной щетки…
Верочка не сдерживается и громко хохочет. Сергей, не ожидавший такой реакции, удивленно смотрит на Веру.
– Нет, Сережа, вы прелесть! Вы извините, конечно, что я так откровенно говорю…
– Да ничего, – бурчит Сергей, увиливая глазами от высоко взбитого Верочкиного сарафана.
Они сидят на поваленном ветром старом тополе, и речка Каменушка струит свои воды буквально в двадцати шагах от них. Старая выгоревшая под солнцем трава уже ничем не пахнет и не радует глаз, но на противоположном берегу поднялась отава, ослепительно зеленая на фоне красно – желтых приречных берез. Они уже давно сидят здесь, согретые солнцем и мягким журчанием Каменушки, неспешно несущей свои прозрачные воды к большой реке. Сорока, при их появлении поднявшая шум на весь дачный поселок, притерпелась к ним, и лишь бурундук, до их прихода челноком сновавший по упавшему тополю, недовольно стрекотал за можжевеловым кустом. Оно и понятно: рядом с тополем лежала кем-то брошенная баранка, которую бурундук вознамерился приобщить к своим зимним запасам.
Они сидели на поваленном тополе, и Сережа уже не в первый раз ощутил горячее прикосновение круглого Верочкиного колена. В первый-то раз он испуганно отстранился, а теперь вот сидел в обмороке сладкого ожидания, задеревенев челюстями и бессмысленно уставившись перед собой. Прошла, наверное, минута, а Верочка не отодвигалась, и тогда Сережа скосил на нее глаза. Совсем близко он увидел красные, слегка приоткрытые губы Верочки, ее мягкий, округлый профиль, обрамленный белокурыми локонами. Губы Верочки вздрагивали, словно бы просили у Сережи защиты от неведомого врага. Его взгляд невольно скользнул к ее подбородку, шее и еще дальше – под вырез цветного сарафана… Вот и получилось так, что Сережа опомниться не успел, как вдруг гибкая талия Верочки оказалась под его рукой, а губы лихорадочно нашли и забрали в полон слабо сопротивляющиеся ее губы. Верочка потяжелела, обмякла, заваливаясь на спину, и Бог знает вообще, чем бы все это кончилось, если бы на тропинке не послышался чей-то голос. Возбужденно дыша и блестя мокрыми глазами, в одно мгновение они отпрянули друг от друга, сладко ощущая полузапретную сладость первого поцелуя.