В тине адвокатуры - стр. 43
«Ужасная вещь иметь дело с этими стареющими красавицами, они уж чересчур щепетильны в финансовых вопросах, тревожась возникающим, вероятно, в их уме сознанием, что их любят не за увядшую красоту, а за деньги…» – рассуждая про себя Николай Леопольдович.
Мысль его переносилась к молодой княжне.
Ею до сих пор он был чрезвичайно доволен. Он чувствовал, что она была вся в его руках, что она на самом деле отдалась ему беззаветно и бесповоротно, что она полюбила его со всею страстью молодого, нетронутого организма. Он глубоко верил только в такое плотское чувство и оно служило, по его мнению, верным залогом, что она не будет в будущем перечить его планам и не выдаст, если попадется.
«Ну, а как попадется?» – мелькнуло в его уме.
Ему пока все-таки еще было жаль ее: она не потеряла для него еще обаяния новизны.
– Какова-то она, как исполнительница?
– Вернусь, увижу! – сказал он сам себе.
Кто давненько приелся ему и изрядно таки надоел, так это Стеша.
«С этой расправа коротка. Я уж несколько раз прогонял ее, дуется, ну и пусть… Привезу ей из города серьги и брошку… и баста!» – решил он в своем уме.
– В усадьбе-то у нас, барин, опять нечисто стало! – обернулся к нему кучер Степан, молодой парень с лунообразным лицом, опушенным жидкою белокурою бородкою.
Уставших лошадей он пустил пройтись шагом.
– Как, нечисто стало? – встрепенулся пробужденный от своих дум Николай Леопольдович.
– Старый-то князь опять стал посиживать на своей скамеечке. Посмотрите, барин, быть беде.
– Ты откуда это знаешь? – спросил он.
Александр Павлович давно рассказал ему легенду проклятого места.
– Парни из деревни на рыбной ловле были и опозднились, мимо ехали, так его видели и не одного даже.
Николай Леопольдович побледнел. Он понял, что это видели его с княжной. Вдруг у него мелькнула мысль. Он улыбнулся.
– Все вздор, бабьи сказки! – оборвал он Степана.
Тот посмотрел на него с нескрываемым удивлением, но замолчал.
– Эй вы, пошевеливайтесь! – тронул он вожжами лошадей.
Вдали виднелась уже железнодорожная станция.
Среди княжеской дворни, действительно, за последнее время ходили слухи о появлении вновь старого князя на его скамейке.
– Стрясется, наверное, какая ни на есть беда! – решили все в один голос.
В день отъезда Гиршфельда с горькими слезами явился на кухне Степан, избитый князем под окном комнаты княжны Маргариты Дмитриевны.
Там он застал молодого франтоватого камердинера князя, всегда одевавшегося «по моде» и любившего ужасно цветные галстуки, Яков, так звали камердинера, считался среди дворни большим сердцеедом, и не одно женское сердце людской и деревни страдало по нем. Он всегда тщательно расчесывал свои черные кудри и красивые усы.
– Нашего сердцегрыза-то почище тебя угостили… – указал на Якова клубский повар, Коропат Иванович, выслушав рассказ Степана о барской с ним расправе.
Последний посмотрел на Якова и увидал на лице его три свежих красных рубца.
– Кто это вас, Яков Петрович? – участливо обратился он к нему.
– Кто? Известно кто, кто и вас… – злобно ответил Яков.
– Зачто?
– Трубка из рук, подлая, выскочила, янтарь отлетел, он меня и давай арапником полосовать, насилу убег. К барыне явился, пятишницу пожаловала, да разве этим залечишь! Долго не пройдут, проклятые, – отвечал тот, рассматривая свое лицо в снятое им со стены зеркало.