В тихом омуте… - стр. 33
Он снова ударил меня, очень уж легко у него это получалось.
– Дура! Тебя все равно достанут, даже наверняка – если не те, то эти.
– Господи, я-то тут при чем? Писала сценарии на заказ, и все.
– Ага, а потом по этим сценариям людей пачками на тот свет отправляли. Целку-то из себя не надо строить, не в яслях «Теремок». Ты что, сможешь доказать, что ничего не знала?
– Кому доказывать? Интерполу из твоего больного воображения? И вообще, – я страшно устала, я хотела спать, – если ты так трясся за свою шкуру, то почему не остался в просвещенной Европе, не пошел, подняв лапки, в какую-нибудь полицию?
– И что бы я сказал? Их убивали, а я смотрел? Смотрел и не жужжал?
– Ну тогда просто натурализовался в какой-нибудь Голландии под личиной грека-киприота. Там наркотики легализованы, так что вообще никаких проблем, их даже бесплатно выдают, чтобы раньше времени не загнулись такие конченые типы, как ты.
– Конченый тип, конечно… Европа маленькая, вся на ладони, просматривается, как только что отремонтированная кухня без мебели… Там не спрятаться. – Он страдал манией преследования. Ясно: целый букет психических заболеваний, бедный мой Нимотси, представляю, как бы цинично смеялся Иван. Для Веньки это был бы только повод для сюжета, не самого лучшего – маленькая предательница…
– Тогда почему Канада? Отправляйся в Колумбию куда-нибудь, поближе к джунглям и Медельинскому картелю, милое дело.
– Не добраться… Я не доберусь, сдохну. Мне всего ничего осталось.
Мне надоело слушать его бред.
– Ну если тебе всего ничего осталось – тогда пусть эти твои «они» найдут тебя, и никакой трагедии, какая разница – месяцем раньше, месяцем позже.
– Не хочу умирать, не хочу, – заскулил он.
– Что ж ты так цепляешься за жизнь, если не можешь жить? – Я наконец-то оторвалась от Нимотси и вышла из кухни, насквозь пропитанная его бредовым отчаянием.
– Я не хочу умирать, потому что там будут они, – бросил мне в спину Нимотси трезвым спокойным голосом. – Там, куда все попадают после смерти. Там будут они, все, кого убили. И мне нечего будет сказать им. Нечего. И вот этого я боюсь больше всего…
Он пришел в комнату, голый и тихий, лег рядом со мной, прижался ко мне, как ребенок, – так крепко, так отчаянно крепко, что я чуть не заплакала.
И почувствовала, что напряжение вдруг отпустило его наконец-то; и, как бабочка из куколки, вылупился тот, прежний Нимотси, который целовал меня в аэропорту и которого я никогда не забывала.
– Все хорошо, все хорошо, – шептала я ему.
– Только ты не засыпай, пока я не засну. Я устал быть один, я все время был один, а теперь больше не хочу, не хочу.
В конце концов он уснул, а я еще долго рассматривала его изможденное лицо в свете начинающегося утра.
– Пожалуйста, я прошу, пожалуйста, – бессвязно шептал он во сне, а я клала руку ему на губы, на прохладный восковой лоб – «все хорошо, все хорошо»…
…Я проснулась с тяжелой головой – и сразу вспомнила кошмар предыдущей ночи. Слава богу, сегодня приезжает Венька – на часах было девять. Значит, скоро она появится, если не вздумает прилететь самолетом, ей всегда нравились самолеты.
Ей всегда нравились самолеты, я всегда была без ума от порядка, но сейчас в комнате все было перерыто: вещи, книги, рукописи были смешаны в диких пропорциях, как коктейли сумасшедшего бармена, всю жизнь проработавшего на киношную гонконговскую мафию.