В тихом омуте - стр. 9
Я не спала два дня и не хочу разговаривать ни с ней, ни с другими. Мне не нужна ни ее помощь, ни ее чертовы соболезнования, и я не хочу выслушивать глупые предположения о том, что случилось с мамой, от людей, которые даже не знали ее.
Я пыталась не вмешиваться, но, когда они сказали, что она, судя по всему, просто оступилась и упала, я разозлилась, потому что, конечно, это не так. Не так. Они не понимают. Это не несчастный случай, она поступила так намеренно. Сейчас, наверное, это уже не важно, но мне кажется, что всем нужно как минимум признать правду.
– Она не оступилась. Она прыгнула намеренно, – произнесла я.
Женщина-детектив начала задавать глупые вопросы, почему я так считаю, была ли мама подавленной и не предпринимала ли попыток самоубийства раньше, и все это время тетя Джулия не сводила с меня печального взгляда, будто у меня не все дома.
– Вы же знаете, что она была одержима этой заводью, всем, что там происходило, всеми, кто там погиб. Вы знаете это. Даже она знает, – сказала я, глядя на Джулию.
Она, как рыба, открыла рот и снова закрыла. Мне даже захотелось им все рассказать и попытаться все объяснить, но какой смысл? Не думаю, что они способны понять.
Шон – инспектор Таунсенд, так я должна к нему обращаться, когда он при исполнении, – начал задавать вопросы Джулии. Когда она разговаривала с мамой в последний раз? В каком та была состоянии? Не вызвало ли что-нибудь у нее тревоги? А тетя Джулия сидела и врала.
– Я не разговаривала с ней много лет, – сказала она, и ее лицо при этих словах залилось краской. – Мы не общались.
Она видела, что я смотрю, знала, что мне известно, какая это чушь, и покраснела еще больше. А потом попыталась перевести внимание на меня и спросила:
– Послушай, Лина, а почему ты решила, что она прыгнула намеренно?
Я долго на нее смотрела, прежде чем ответить. Я хотела, чтобы она знала: я вижу ее насквозь.
– Меня удивляет, что ты об этом спрашиваешь, – сказала я. – Разве не ты ей говорила, что у нее жажда смерти?
Она замотала головой и залепетала:
– Нет, нет, я не… все было не так…
Врунья!
Другой детектив – женщина – начала говорить, что «в настоящий момент нет доказательств, указывающих на умышленное действие», и что они не нашли предсмертной записки.
Я не могла сдержать смеха.
– Вы думаете, что она должна была оставить записку? Моя мать ни за что бы не стала оставлять никакой чертовой записки! Это было бы… банально.
Джулия кивнула:
– Да… это правда. Поставить всех в тупик вполне в духе Нел. Она обожала тайны. И хотела бы оказаться в центре одной из них.
Мне захотелось влепить ей пощечину. «Ах ты, гадина, – едва не сорвалось у меня с языка, – ты в этом тоже виновата!»
Женщина-детектив захлопотала, наливая всем воды, и попыталась всунуть мне стакан в руку, но я больше не могла все это выносить. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь, но не хотела, чтобы они видели мои слезы.
Я направилась в свою комнату, заперлась и уже там разревелась.
Обмотав рот шарфом, чтобы плакать как можно тише, я сопротивлялась желанию дать себе волю и выплеснуть все отчаяние наружу. Мне казалось, что если я не сдержусь, то уже никогда не смогу прийти в себя.
Я изо всех сил старалась не думать, но в голове продолжали крутиться слова: «Прости, прости, прости, это я виновата». Я смотрела на дверь своей спальни и вновь и вновь видела, как в воскресенье вечером мама зашла пожелать мне спокойной ночи. Она сказала: «Что бы там ни было, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, Лина, правда?» Я повернулась набок и надела наушники, но знала, что она продолжала стоять и смотреть на меня. Я чувствовала это, как и ее печаль, и даже испытывала удовлетворение, потому что считала, что она получила по заслугам. Я бы отдала все на свете, буквально все, лишь бы иметь возможность встать, обнять ее и сказать, что я тоже ее люблю, что она ни в чем не виновата и что я не должна была говорить, будто это целиком ее вина. Если она и была виновата в чем-то, то не больше меня.