В тихом омуте. Книга 1. Трилогия - стр. 36
И точно, выгнал на пенсию в пятьдесят шесть лет и два месяца.
Вначале Подгузин позвонил Хлопотушкину. Тот – во второй цех. В итоге, Шилин ушёл с предприятия на пенсию. И с тяжёлым сердцем.
И вот сначала апреля он на заслуженном отдыхе. Занимается хозяйством, строит планы. А в подсознании нет-нет да что-то подточит, и словно огонёк подпалит сердце обида. Ведь Федю Борисова отпустили в пятьдесят пять, а он чем хуже?.. В последнее время, даже начала довлеть навязчивая идея, – чтобы такое-этакое ядрёное придумать, чтобы как-то наказать администрацию предприятия. И хотелось найти такое, что могло бы компенсировать ему не только душевные переживания, но и материальные потери.
И однажды, после долгих раздумий, кажется, нашёл такой способ. То ли с неба эта подсказка упала, то ль козёл подсказал? Больше-то на пастбище не с кем посоветоваться.
Охваченный этой идеей Шилин побежал к Гене Крючкову. С ним и составили письмо в райсобес. И, чтобы оно не попало какими-либо путями на стол Подгузину или же к Татаркову (с той же почты, где у них явно свои люди), Павел Павлович сам свёз его в райсобес, отдал под роспись секретарше, настоял.
– Я те што передаю? Документ, и особой важности. Так и выдай мне на него расписку и с печатью. Ты што думаешь, я дурака валяю? Делать мне неча…
Девочка пыталась объяснить гражданину:
– Такие письма должны пересылаться почтой.
– Ага, знаем мы, куда они пересылаются. Примай, дочка, и давай расписку. И запомни: етот документ, – ткнул в конверт пальцем, – в обязательном порядке должон лежать на столе начальника собеса. Я прослежу, – уже погрозил пальцем.
Секретарша пожала плечами. Выдала гражданину бумажку с подписью и приложила к ней печать.
Удовлетворённый и успокоенный, Шилин продолжил свою частную сельскохозяйственную деятельность, поджидая ответ из Собеса.
17
Утром, едва ли не с первым автобусом, Шилин уехал в районный центр Кондырёво.
Ради такого случая прилично приоделся: в пиджак десятого года носки; в брюки, на которых жена утюгом с трудом восстановили старые «стрелки»; в облупившиеся полуботинки, тщательно замазанные гуталином; в сорочку, на которой ворот был распущен на две верхних пуговицы; и в белую матерчатую кепочку, прикрывающую лысину. Во внутренний карман пиджака вложил документы.
День был тёплый, добрый, и даже птички чирикают, – посмеивался он, глядя на птиц и прислушиваясь уже к соловьиным трелям. И все эти приметы наполняли его ещё бόльшим оптимизмом и создавали приподнятое настроение.
Шилин, по причине раннего прибытия в районный центр, ходил по нему, по знакомым улочкам, примечал: что нового в нём появилось; что где построилось или, наоборот, обветшало и порушилось. Встречал изредка знакомых, здоровался, делился впечатлениями, новостями из своей жизни, а также из жизни общих знакомых.
На горе возле универмага встретил бывшего односельчанина, Егория Кислицина, у которого лет тридцать пять назад был прицепщиков в посевную и копнителем на комбайне на уборке зерновых. Тогда – это был парень на три года старше, окончивший СПТУ по специальности «тракторист-машинист широкого профиля», на деревне уважаемый кадр, да и сам по себе он был человеком дельным, не балованным. Завидным женихом. Но по старой традиции – если армию не отслужил, ещё не мужчина, не мог жениться, да и девки скептически относились к таким женихам, как к недорослям. И поэтому два года до призыва он дергал рычаги трактора или крутил штурвал комбайна, то есть – полевого корабля, как называла пресса.