В тихом омуте. Книга 1. Трилогия - стр. 28

Крючков пожал плечом.

– Не знаю, получится ли?

– Ну, если захотите, то должно. Тут же у вас получилось, и неплохо.

– А что, эта статья… она годится?

– Годится. Небольшие правки, конечно, требует, но это уже наша забота. Грамматику подтянем, препинаки проставим.

И опытный журналист Шапкин потратил на беседу с писателем ещё полчаса, стараясь выяснить подробности проживания в процветающей республике Татаркова. Хоть и секретный объект, скрытый, но слухи о нём широкие.

Геннадий отвечал:

– Посёлок неплохой, в смысле его расположения. Дома растут быстро, думаю, через год-другой я тоже получу квартиру.

– А сейчас, где живёте?

– В однокомнатной подменного фонда. Нас четверо, я, жена, мальчик и девочка. Стою на расширении. Боюсь только, вот за эту вот статейку не лишили бы. Но и жить в таких грязных условиях уже невмоготу. Две конференции было, одна в прошлом году, профсоюзная и вот, по весне, колдоговорная, – люди спрашивают:

– Родион Саныч, когда же у нас вода нормальная из кранов пойдёт? Не выносимо так жить!

Он отвечает:

– Вы об этом Плохина спросите. Он знает, – шутит Татарков так. – А если серьёзно, то – думаем. Дело серьёзное, я понимаю, и с кондачка его не возьмёшь. Вот поднакопим деньжат, возьмёмся и за воду. Слово даю – решим вопрос.

– …А на деле – всё по-прежнему. Вот и не выдержал, написал крамолу.

Шапкин улыбнулся.

– Тут на фельетон похоже. С юморком, остро. Вы не возражаете, если мы его фельетоном пропустим?

– Да нет, почему же. Хоть как, лишь бы помогло. А точно пойдёт в газету?

– Пойдёт, не сомневайтесь. К нам на вашего директора ещё немало писем поступает. В том числе и по шоколадной воде. И ваша статья как раз вовремя. Ждите, может быть, в субботний номер и вставим.

И, уже прощаясь, редактор вновь вернулся к предложению:

– Так что, Геннадий Миронович, попробуете себя в литературном жанре, в рассказах, в юморесках, в стихах?

Крючков смутился.

– Да какой из меня писатель.

– Ну не скромничайте, не скромничайте. Мне виднее – есть в человеке данные или нет. А в вас они скрыты. Развивать надо. Жили бы в Калуге, походили бы к нам, у нас при редакции есть литобъединение «Вега». Его ведёт Валя Волков, писатель и поэт.

– Хорошо бы, конечно. Да живу далековато, не наездишься. Это уж тут подпёрло – настрочил.

Василий Иванович засмеялся.

– Тогда надо, чтобы почаще вас подпирало.

Крючков только дёрнул плечами, выражая не согласие.

12

Геннадий ездил в редакцию в субботу, и потому с волнением пережидал дни до следующей субботы. И вдруг, в четверг после обеда, ему позвонил начальник цеха Хлопотушкин.

– Гена, это твой фельетон в «Знамёнке»? «С шоколадным отливом»? – голос был с задоринкой, которая, видимо, осталась ещё от прочитанного текста.

Крючков от неожиданности даже подрастерялся.

– Что молчишь? Или статус писателя не позволяет вступать в разговоры с нами, грешными.

– Скажите тоже… А газета у вас?

– Да, вот передо мной.

– Я сейчас подойду.

– Давай.

Крючков не шёл, он бежал, и, наверное, так, как бегут на первое свидание влюбленные. Взволновано и быстро, перепрыгивая лужицы грязи на территории ДСЗ. По-молодецки вскарабкавшись на сцепку вагонов, стоящих под погрузкой щебня, спрыгнул, попав на край лужи кирзовым сапогом. Поскользнулся, но чудом устоял и продолжил свой путь.

Каждый, кто начинает заниматься литературным творчеством, испытывает благоговейное чувство перед своим напечатанным первым произведением. И по-своему проявляют эмоции: одни улыбаются едва ли не идиотской улыбкой; другие улыбаются, но со скромностью невесты на выданье; третьи улыбаются со значимостью народившегося гения; четвёртые… Словом, тут можно приводить с десяток типичных и не типичных образов, поскольку как бы там не судить, а дело не ординарное. Складно писать, а тем более для областной газеты, не всякому дано. Избранным. Тут гордость по неволи охватит. И Крючков не исключение. Он улыбался, обозначим так – вторым и третьим способами, застенчиво-значимо.