В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - стр. 29
Почему никто не закопает тушу? Ни у кого нет времени.
– Поехали дальше, Густель.
Мы подъезжаем к проклятой песчаной яме и насыпи. Проберемся ли? Как и в первый раз, я снова выхожу из машины. Густель трогается, у меня перехватывает дух – машина того и гляди перевернется. Но Густель справляется.
До Пустошки мы добираемся, когда уже почти стемнело. Я опять не могу дозвониться, линия повреждена, тогда я пишу главному врачу армии второе срочное донесение, в котором описываю сложившееся положение и срочно требую материалы и людей, без которых мы не продержимся. Водитель грузовика немедленно отправляется с моим донесением в Себеж к главному врачу. Я намерен остаться в полевом госпитале в Пустошке до тех пор, пока не получу ответ и дальнейшие распоряжения.
Долгие часы ожидания…
Наконец ответ от главного врача приходит, однако совершенно не тот, которого я ожидал. Вопреки моим ожиданиям и к моему великому удивлению, мне не нужно срочно возвращаться в Новосокольники. Вместо этого я должен отправляться в глубокий тыл и осматривать другие военные госпитали и подразделения медицинской службы. Такое решение мне абсолютно непонятно, я даже прихожу в бешенство. Какая бессмыслица, думаю я про себя.
Но приказ есть приказ.
С досадой, измученные и к тому же снова с температурой на следующее утро мы вдвоем отправляемся в тыл, чтобы осмотреть указанные главным врачом лазареты. Мой визит оказывается там совершенно ненужным.
Все мои мысли в Новосокольниках. Как вдруг неожиданно приходит приказ туда возвращаться.
– Густель, – ворчу я, – приказано ехать обратно. В Новосокольники! Едем!
Он тоже тяжело вздыхает, ведь именно там мы сейчас и должны находиться. В тот же день, 1 августа 1941 года, мы отправляемся в путь. Солнце жарит, воздух дрожит, земля раскалена. Густелю нехорошо. По дороге у него сильно разболелся желудок. Иногда ему становится так плохо, что он сгибается прямо за рулем. Он мертвенно-бледен, на лбу выступает пот, мы вынуждены останавливаться. Благодаря успокаивающему и обезболивающему средству он перемогает тяжелейшие приступы. Мы едем дальше.
До Пустошки добираемся сравнительно быстро, а затем опять начинается мучительная качка. Проклятия, слетающие с наших уст, совсем не помогают. Разве что на сердце становится легче.
Через час машина снова приближается к сосновому перелеску. Поглядывая на Густеля, я понимаю, что он тоже думает о мертвой лошади. Вдруг раздается скрип, автомобиль заносит, он сползает передними колесами влево и останавливается. Густель резко жмет на тормоз и глушит мотор. Что случилось?
Мы вылезаем из машины и оцениваем повреждения. Полетела передняя рессора. С левой стороны сломан второй главный рессорный лист. Вот это подарочек посреди России, прямо скажем.
Что теперь делать? Я лезу под автомобиль, принимаю необходимое положение и, оглядывая снизу все это хозяйство, думаю: наверняка что-то еще можно исправить! В конце концов, не загорать же здесь в ожидании помощи. Надо ехать дальше, но с такой поломкой не поедешь – главная рессора, на которой висит колесо, тоже сломается. Переднее левое колесо слетело со своего основания. Починить? Ясное дело. Как же иначе?
– Густель, – зову я, – неси сюда домкрат. Поднимай кузов с левой стороны, я хочу получше разглядеть передние рессоры.