В тени баньяна - стр. 29
Нам пришлось выстроиться в очередь. Солдаты ничего не говорили, лишь толкали всех, сердито бормоча. Они казались моложе и мрачнее тех, кого мы видели в Пномпене. Пока мы шли через остров, они почти не разговаривали даже между собой. Из лодки, как язык из раскрытого рта, вывалилась наружу прогнившая в нескольких местах откидная дверь. Двое солдат – один с винтовкой, другой с факелом – встали у двери. Люди вереницей потянулись внутрь, один за другим исчезая в темном проходе.
Когда подошла наша очередь, папа подвернул штаны и со мной на руках вброд направился к лодке. Следом шли мама с Раданой и все остальные. Солдат преградил нам путь, выставив вперед винтовку, так что дуло коснулось папиной руки.
– Что это? – спросил он, разглядывая металлическую шину на моей правой ноге.
– Это для опоры, чтобы дочь не хромала, – ответил папа.
– Она калека?
– Нет! – возмутилась я.
Глаза солдата злобно сверкнули. Я опустила голову.
– У нее был полиомиелит, – объяснил папа.
– Выбросите в воду, – приказал солдат.
– Прошу вас, товарищ…
– Снимите и выбросите в воду! Это механизм!
– Но…
– Организация ее вылечит!
Кажется, прошла целая вечность, прежде чем папе удалось наконец снять шину. Он швырнул ее за борт, и она отправилась ко дну, как игрушечный кораблик. Я никогда не буду ходить как мама, мелькнуло у меня в голове. Я ненавидела шину, но теперь я о ней жалела. Хорошо, что разрешили оставить ботинки. Солдат пропустил нас в лодку.
Внутри царила темнота, лишь под самым потолком горел маленький керосиновый фонарь. Я задохнулась от вони. Пахло гнилым сеном и навозом, словно мы оказались в животе у коровы. На деревянном полу, покрытом темными пятнами, валялись клетки, ящики, корзины и тюки. Мы нашли место рядом с большой клеткой – в таких обычно перевозят кур и уток. Папа сдвинул клетку, а Большой Дядя разложил на полу чистое сено, чтобы мы могли сесть. Выбраться из лодки можно было только через дверь. В стенах наверху виднелись небольшие, круглые, как луна, отверстия с решетками. Я не сводила с них глаз.
Вошел последний человек. Дверь захлопнулась – гигантская пасть поглотила свою добычу. Никто не услышит нас, в ужасе подумала я. Никто не узнает о нашем существовании. И тогда я закричала, так громко, как только могла.
– Тебе лучше? – спросил папа, когда я перестала кричать.
Я кивнула.
– Хорошо. – Он ласково потрепал меня по голове. – Ты меня напугала.
Когда мы наконец причалили, у меня было чувство, что мы провели в лодке целую ночь. Нетвердо ступая, мы сошли на причал, наскоро сооруженный около плавучей деревни. Кругом – тростниковые хижины на сваях, лодки с плетеными ротанговыми навесами и сампаны с парусами, похожими на крылья. В полумраке виднелись силуэты людей, занятых привычными делами. Рыбак чистил сеть. Женщина, стоя на затопленных ступенях хижины, купала ребенка. В синеватом свете керосинового фонаря семья рассаживалась на полу, чтобы поужинать. Жители деревни наблюдали за нами издалека, с молчаливым любопытством, словно знали о нашем прибытии и все это время его ожидали. И пусть никто не помахал, не поздоровался, я все равно была счастлива выбраться из лодки. Вдохнуть свежий воздух, увидеть звезды в небе, людей, деревья, траву. Как будто морское чудище проглотило нас, а затем выплюнуло обратно целыми и невредимыми, способными, как прежде, видеть, слышать и чувствовать. Теперь я ощутила запах реки, к нему примешивался едва различимый запах муссона. Пока мы плыли, шел дождь? Вот бы он пошел сейчас. Мне хотелось смыть запах навоза.