В тебе есть всё. Психология полноты жизни - стр. 9

Представьте, что вы живете веке так в XIX и вдруг очутились в начале века XXI. Вы хотите попасть в большое величественное здание, потому что от кого-то слышали, что внутри него происходят удивительные вещи.

Как можно попасть в здание? Конечно, через дверь! Вы находите хорошую ладную дверь с ручкой, заходите внутрь и с разочарованием понимаете, что вас обманули – дверь вела всего лишь в маленькую скучную кладовку. «Вот идиоты, – думаете вы с раздражением, – нашли чему удивляться, да я таких кладовок видел сотни», с шумом захлопываете дверь и уходите восвояси.

И никогда не узнаете, что эта была всего лишь одна из сотен дверей! Просто в вашем мозгу, в вашем опыте XIX века прописан один вид двери – деревянной двери с ручкой. А десятки дверей-купе, дверей на фотоэлементах, раздвижных дверей, дверей лифтов, дверей-жалюзи вы просто не увидели. Для вашего мозга они не являются дверями вовсе.

Вывод: единственный способ попасть туда, где вы еще не были, – забыть о том, что вы точно знаете, что такое дверь.

Недавно меня спросили в соцсетях, для чего человеку иллюзии? Мне кажется, иллюзии не «для чего», а скорее «почему».

Находясь в утробе матери, ребенок переживает себя центром всего. Он и окружающая его среда нераздельны. Возможно, так себя чувствовали Адам и Ева в райском саду. Кругом все для них, и иногда издалека был слышен голос кого-то большего и одновременно единого с ними.

Рождение по своей сути – первый крах иллюзии младенческого сознания о бесконечности райского состояния.

В младенчестве ребенок в иллюзии, что грудь, появляющаяся при любом его требовании, конечно же, является его частью, да и мама сама по себе существовать не может. А мир чуть дальше переживаемого теплого слияния с матерью и вовсе не очень есть.

К двум годам ребенок осознает свою отдельность. Именно в этом возрасте, глядя в зеркало и видя, например, на лбу точку от зеленки, он начинает прикасаться не к отражению, а к своему лобику. Примерно в этот же период приходит крах иллюзии полного слияния с мамой, происходит очередной виток процесса сепарации. Оказывается, мама может быть мной недовольна, оказывается, она может не откликнуться тут же и вообще я не всегда центр ее бытия.

Говорят, в это время ребенок сталкивается с одним из первых переживаний стыда этой самой своей отдельности – как в библейской истории Адам и Ева пережили стыд, заставивший их спрятаться.

И если у родителя недостаточно сил показать: «ты и правда отдельный и другой, но ты мне нравишься, мне радостно, что ты такой», то подкрепления нормальности того, что «я – другой, и это ок», не случается. И тут опять есть иллюзия, что если другой такой же, как я, – это безопасно, а если другой – другой, то как-то сразу стыдно и почти невыносимо.

Сознание ребенка остается все еще слишком мало, чтобы вместить всю сложную картину мира, где настроения мамы и папы очень опосредованно связаны с ним и намного больше зависят от происходящего вне родительства. Оттого еще многие годы ребенок живет в иллюзии, что все связано в этом мире исключительно с ним, что если мама и папа злые – значит, они его не любят.

А еще есть иллюзия того, что мир делится на хороших и плохих, что он, ребенок, может быть изгнан из любой системы за свою «плохость», и тут уже очень часто семьи и другие системы в прямом смысле подкрепляют эту фантазию. К примеру, транслируя ребенку, что есть «хорошая» мама и «плохой» папа, или возвышая отличников и стигмируя двоечников, хотя абсолютно очевидно, что как раз последние нуждаются в дополнительной помощи и поддержке.