В сумерках. Книга первая - стр. 47
– По десятку, Оля. Когда дома смоешь панировку, добавишь лучок, яйцо, получается шесть-семь приличных котлет, – это неосведомленной барышне в голос остальные отвечают. Рассказывают с удовольствием. Приятно же блеснуть эрудицией. Иногородняя все на ус мотает. Вечером подойдет к хозяйке:
– Катя, я у тебя до понедельника останусь, разбуди пораньше, хочу котлет купить домой на гостинцы.
– Ох, Оля, даже и не думай, по понедельникам не завозят. Оставайся до вторника. Я с тобой съезжу, на двоих возьмем, двадцать штук, тебе надолго хватит. Потом сразу посажу тебя на автобус, там недалеко до автовокзала.
Но это после, без чужих ушей, неловко ведь. А пока надо салаты с закусками на стол таскать, и родственница Оля, чувствуя себя родственницей бедной, снует туда-сюда с посудой.
Объединяющая тема разговоров – любовь к Родине. Про любовь к Родине обычно говорили как раз перед тем, как запеть. В семидесятых сильно ослабел режим, стали выпускать туристические группы в опасные капиталистические страны Запада. Под строгим надзором, конечно, а все же выпускать. Пошли слухи, будто там в магазинах колбасы сортов двести в свободной продаже каждый день.
– Ну и что, – поджимая губы, говорила та, что намеревалась остаться до вторника, чтобы котлет закупить. – Мне, например, даже нисколько неинтересно. Куда это такая прорва, двести сортов. Половина уж, наверное, порченая.
– Достаточно «докторской» и «любительской», ну, «краковской» иногда полакомиться неплохо, – поддержал учительницу веселый лысый Лёха. – Только ведь дорого, наверное, на «краковскую» не заработаешь так, чтобы каждый день и от пуза. Рабочие там живут бедно, бедствуют там рабочие, я точно знаю. А я как раз рабочий человек. И что мне двести сортов? Посмотрел – наелся? Верно говорю?
Лёха для убедительности всегда ударял кулаком по столу, его робкая жена вздрагивала полным телом, затянутым в кримплен, и накрывала кулак боевитого супруга маленькой ладонью.
– Двести не двести, – отозвался хозяин квартиры Павел, – а сама по себе свобода выбора привлекательна, я бы попробовал сортов пятьдесят.
Застолье отозвалось хохотом. Смеялись не столько над аппетитом шутника, сколько над его стремлением иметь свободу выбора. Словосочетание отдавало чем-то нездоровым – как обжорство, да хуже, хуже обжорства!
Всё как всегда, но в этот раз, дав гостям просмеяться, Катерина, зловеще оглядев собравшихся, вдруг заявила:
– Вот вам всё хаханьки, а знаете, что у Тамарки в школе случилось? – И после интригующей паузы: – Учительница повесилась! Съездила по путевке в Египет, вернулась и неделю не прожила – повесилась. Учительница географии.
– Нет, все же не надо нашему человеку ничего такого, – ответила на жуткое сообщение задушевная подруга хозяйки Нина, вечно пахнущая репчатым луком.
Нина готовилась выйти на пенсию по вредному стажу и гордилась своей трудовой книжкой с единственной записью: «Принята на завод № Х–ХХ укладчицей». После окончания седьмого класса Нина, всегда отличавшаяся прилежанием, никогда ничему больше не училась. Вот как приняли укладчицей, так и укладывала взрыватели на велосипедном заводе. Единственное изменение в ее трудовой книжке – завод сменил название: раньше назывался патефонным, потом на велосипеды, самокаты и детские коляски перепрофилировался. А взрыватели не изменились, все те же, хоть и номер в спецификации иной.