В сумерках. Книга первая - стр. 25
– Александр Исаич очень неприхотлив в еде. Можно понять его – с такой-то судьбой. А я, наоборот, так сказать, гурман. Все же удалось избежать того опыта, что выпал многим из наших, очень многим.
Для гурмана этот человек выглядел, пожалуй, слишком субтильным. Впрочем, как говорится, лошади едят, а леди пробуют: вероятно, гурманы аппетитом схожи с леди. Попутчики на «Александра Исаича» так же, как на Европу, не повелись, реплика опять повисла. Чемоданов докурил, постреливая во все стороны глубоко посаженными серыми глазками, отряхнул несуществующий пепел с холеной бородки и первым залез в машину.
Владислав Алексеевич Чемоданов, уроженец Темской области, – личность, безусловно выдающаяся. В юности уехал в столицу, поступил на иняз в МГУ, но закончил в итоге МГИМО, куда, как считалось, невозможно пробиться без очень хороших связей. Во всяком случае с аттестатом школы провинциального городка попасть туда помогло бы только чудо. Природа свершившегося чуда осталась за кадром напряженной, как шпионский сериал, биографии господина Чемоданова. Сначала он работал на радио, вещая соцпропаганду на Швецию и Норвегию. В 1976 году по линии МИДа выехал за рубеж как синхронный переводчик, специализирующийся на скандинавских языках. И всё! Сбежал. Убежище получил в Дании, затем перебрался в Штаты, пытался легализовать советский диплом, что-то не срослось, получил второе образование и работал преподавателем в университете, далеко не самом престижном. Писал мемуары и как-то сумел сам себя убедить, будто его преследует КГБ, будто бы он внесен в «список смертников». И хотя на самом деле никаких списков так никогда не обнаружилось, а если были, то попасть в них у Чемоданова не имелось никаких оснований, он умел оставаться интересным. Теперь ему пришлось поехать по каким-то делам на родину, и он застрял в Теми.
В местных либерально-демократических тусовках Владислав Алексеевич прослыл человеком, вхожим в ближний круг Солженицына. Удалось это ему, благодаря тонкой игре в подробности. Вот как сейчас, небрежным замечанием о пищевых пристрастиях писателя Чемоданов утвердился в понятии о себе как о человеке, который, видимо, столуется у Солженицыных.
Чемоданов играл диссидента. Игра имела успех вследствие бытовавшего в то время представления о некоем монолитном «Западе». На том «Западе», который сидел в головах советских людей, живущие за рубежом соотечественники составляли когорту если не героев, то мучеников и буквально держались за руки, изо дня в день печалясь о судьбах родины. Владислав Алексеевич, подкупавший простотой и доступностью, охотно соглашался принять письма для передачи Солженицыну лично в руки, обещал навести какие-то справки и сколь угодно «кланяться» от имени малознакомых людей Александру Исаевичу с выражением бесконечного уважения. Кто знает, может, и кланялся?
Участие Чемоданова в поездке повлекло за собой досадные последствия, о которых речь пойдет дальше. А пока делегация из журналиста, историка и диссидента в сопровождении сотрудников ГУВД двигалась на северо-восток Темской области. Они миновали город, дымивший белым, рыжим и черным и покрытый густым слоем сажи. Хвосты дыма из заводских труб висели горизонтально, шлейф сажи тянулся далеко и смыкался со шлейфом промышленных выбросов другого цвета в другом городке, так что выбраться из зоны экологического неблагополучия путешественникам удалось только в непосредственной близости от колонии. Там снова радовали искристый снег, пронзительно голубое небо и кристально чистый воздух, морозный вкус которого оттенял дымок котельной пенитенциарного учреждения.