В сухом остатке - стр. 10

Перед уходом из Газпрома купил себе «Мерседес», часть суммы оплатив в кредит. Думал, погашу за полгода – не случилось. И вот при зарплате тренера в 20 000 мне нужно каждый месяц чем-то кормить семью и выплачивать 37 000 за авто. Решил продать, но подвернулся короткий проект, выполнил, получил за работу сумму около 1,6 млн. руб., радостно начал придумывать куда потрачу. А потом взглянул на счет за машину и сдулся как парашют, отдал всё копейка в копейку, погасив долг. Как тут в Бога не веровать, когда в небесной бухгалтерии даже выплаты строго по лимиту.

Хотите жить широко и без забот? Да кто же вам запретит – enjoy! Хотите каждый день создавать из себя Подобие Божие, готовьтесь к лишениям и смирению. Тем прекраснее этот выбор, потому что он не единый проездной билет, а Крест на всю спину, ровно по размеру плеч. Это только у неопротестантов: «Если ты богат, значит, угоден Богу». (с) У Православных всё как-то по старинке: пусть живот урчит, зато Вера в сердце. И Слава Богу!

Ваш А. К.

11.06.20

Вы видели, как не спеша сносят старые здания, не отвечающие нынешним представлениям о комфорте? Когда уже сняли крышу, уже выбиты стекла в бездонных глазницах окон… и вдруг рушится фасадная стена, обнажая для нас то, что не принято видеть чужим. Срывается покров с тех комнат, которые ещё вчера были пропитаны жизнью, каждая в своём цвете, подобранном заботливой рукой ушедших, безутешных хозяев. Вы слышите беззвучные голоса из этих брошенных сот человечества? Застывшее дыхание из самой глубины места, где любили, рыдали, где рождались, взрослели и умирали, куда мечтали вернуться, коченея в мерзлом окопе. Где жутковатая история поколения писалась трещинками на неухоженной штукатурке. Я не могу оторвать взгляда от этих недобитых домов, видя то, на что, очевидно, не имею право – затухающее сердцебиение чужой судьбы, в которую меня никто не звал. Но нет сил отвести взгляд. Ещё видны следы от фотографий и стоит брошенная детская кроватка, ещё висит на петлях опрятная кухонная дверь, но бульдозер уже врезал свой нож в фундамент, дом содрогнулся и понял – всё.

Теплота нашей крови согревает то место, которое мы обживаем, чтобы затем наша оболочка оживляла нас своими воспоминаниями и тем, что называется огнем жизни, впитанном в каждом предмете, стоящем на своём месте, в текущем годами кране или скрипучем паркете, который так и не поменяем никак, потому что нельзя его менять, он стал старым другом, словно старый пес, которого невозможно отдать за нового щенка, каким бы породистым тот ни был. Потому что в этой собаке, в этих стенах – биение нашего сердца, наше дыхание, отпечатки наших пальцев, вся наша жизнь. Мы слишком огрубели, убивая старые дома, выстраивая на их трупах вульгарные муравейники многоквартирок… Однажды я был в поразительном немецком городе Wernigerode. Вы тоже видели его, потому что там снимали фильм с Янковским про Мюнхгаузена. Но я не про циклопический замок на холме, а про дома на ратушной площади и узких улочках кукольного городка, на которых стояли даты постройки 14 и 15 век, и в них жили люди, современные люди, смотрящие в маленькие средневековые окна и открывающие маленькие двери, из которых очевидно должны выбегать гномы и Белоснежки. Зачем мы так с тем, что и есть наша личная Родина, с тем местом, где мама кормила вас грудью и где умер ваш отец. Зачем нам весь этот пластмассовый мир, когда есть мир, пронизанный иглами наших воспоминаний, то есть самой жизнью, где слышится стук сердец тех, кто был тут до нас? Каждый народ определяется своим отношением к своим старикам и памятникам. Франция осудила Наполеона, и он умер в заточении. Но ни один из его памятников не был уничтожен. А мы каждый раз уничтожаем «до основания и затем» всё, что напоминает о вчерашнем дне и великой истории моего Народа, чтобы новые хозяева были уверены – до них мы «ели руками и ходили босиком».