В стихах поэт один убогий. Пародии и подражания. Часть I - стр. 5

***

Баратынский тем более был в восторге (как раз этому верится без труда) от творений Пушкина: от «Евгения Онегина», от «Полтавы», от «Повестей Белкина», от «Бориса Годунова» и т.д. Разумеется, при этом он тоже не безмолвствовал. Вот что писал в личном письме Александру Сергеевичу (хоть и называет его тут «в третьем лице»): «Жажду иметь понятие о твоём Годунове. Чудесный наш язык ко всему способен, я это чувствую, хотя не могу привести в исполнение. Он создан для Пушкина, а Пушкин для него. Я уверен, что трагедия твоя исполнена красот необыкновенных».

Так и хочется сказать, «за что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? за то, то хвалит он кукушку». Но не скажу. Ибо, уверен, восхищение Баратынского творчеством Пушкина было искренним. Да и как может быть иначе! Уже после смерти Александра Сергеевича он, очевидно, «разбирая ненапечатанные новые стихотворения» «солнца русской поэзии», в письме своей жене писал: «Есть красоты удивительной, вовсе новых и духом, и формою. Все последние пьесы его отличаются – чем бы ты думала? – силою и глубиною! Он только что созревал. Что мы сделали, Россияне, и кого погребли! Слова Феофана на погребении Петра Великого. У меня несколько раз навёртывались слезы художнического энтузиазма и горького сожаления».

После смерти Пушкина в письме к поэту, литературному критику, историку, переводчику, публицисту и мемуаристу (в одном лице) Петру Вяземскому Баратынский опять же писал: «Мы лишились таланта первостепенного, может быть ещё не достигшего своего полного развития, который совершил бы непредвиденное, если б разрешились сети, расставленные ему обстоятельствами, если б в последней, отчаянной его схватке с ними судьба преклонила весы свои в его пользу. Не могу выразить, что я чувствую; знаю только, что я потрясён глубоко и со слезами, ропотом, недоумением беспрестанно себя спрашиваю, зачем это так, а не иначе? Естественно ли, чтобы великий человек, в зрелых летах, погиб на поединке, как неосторожный мальчик? Сколько тут вины его собственной, чужой, несчастного предопределения? В какой внезапной неблагосклонности к возникающему голосу России провидение отвело око своё от поэта, давно составлявшего её славу и ещё бывшего (что бы ни говорили злоба и зависть) её великою надеждой?».

***

…И тем не менее. Что называется, не Пушкиным единым.

Читать Баратынского и писать на него отклики для меня было просто. Как однажды заметил Виссарион Белинский, критик тех времён (почти что «времён Очакова и покоренья Крыма» – речь о «покорении» Крыма, конечно же, не эпохи, которой все мы современники, а безвозвратно ушедшей императорской, но не имперской), поэзия Баратынского любительская. Я немного переиначил, но смысл именно такой: любительская. А если дословно, то в 1834 году «неистовый Виссарион», как его именовали друзья и враги, в своих «Литературных мечтаниях» написал: «…теперь даже в шутку никто не поставит имени г.Баратынского подле имени Пушкина».

И через 10 лет, словно походя, Белинский опять небрежно бросит: «Давно ли г.Баратынский вместе с г.Языковым составлял блестящий триумвират, главой которого был Пушкин? А между тем как уже давно одинокою стоит колоссальная тень Пушкина и, мимо своих современников и сподвижников, подает руку поэту нового поколения, которого талант застал и оценил Пушкин еще при жизни своей!»