В стальных грозах - стр. 5
Сидя в окопах, мы, конечно, слышали свист пуль, время от времени прилетали и снаряды с Реймсских фортов, но эти мелкие события войны были очень далеки от наших ожиданий. Тем не менее судьба порой напоминала нам, что за мнимыми случайностями таится кровавая и серьезная реальность. Так, 8 января в «Фазанарии» разорвался снаряд, убивший начштаба нашего батальона, лейтенанта Шмидта. Кстати, ходили слухи, что французский офицер, командовавший обстрелом, был владельцем этого охотничьего домика.
Артиллерия покуда стояла вплотную за позициями; даже на переднем крае располагалось полевое орудие, кое-как замаскированное брезентом. В разговоре с «пушкарями» я с удивлением узнал, что свист винтовочных пуль тревожит их гораздо сильнее, чем возможное попадание снаряда. Вот так всегда и бывает: опасности собственного военного ремесла кажутся более оправданными и не такими страшными.
В ночь на 27 января мы прокричали в честь кайзера троекратное «ура», а весь длинный фронт грянул «Славься в победном венце!»[2]. Французы ответили винтовочным огнем.
В те дни со мной произошла неприятность, которая едва не положила преждевременный и бесславный конец моей военной карьере. Рота располагалась на левом фланге, и под утро, после бессонной ночи, мне с товарищем пришлось отправиться к ручью, на парный пост. От холода я вопреки запрету накинул на голову одеяло и привалился к дереву, а винтовку поставил рядом, в кустах. Как вдруг сзади послышался шорох, я протянул руку за винтовкой, но схватил воздух – оружие исчезло! Оказывается, ко мне подкрался дежурный офицер и незаметно забрал винтовку. В наказание он послал меня, вооруженного киркой, в направлении французских позиций, до которых было метров сто, – замысел поистине индейский по коварству, едва не лишивший меня жизни. Пока я стоял на этом штрафном посту, патруль из трех добровольцев продирался сквозь высокие камыши на берегу ручья, двигались они так беспечно и с таким шумом, что французы мигом заметили их и обстреляли. Один, по имени Ланг, был ранен, и с тех пор его никто не видел. Так как я находился в непосредственной близости от них, мне тоже кое-что досталось от весьма популярной тогда групповой стрельбы. Отсеченные пулями ветки ивы, под которой я стоял, буквально свистели у меня над ухом. Я стиснул зубы и из упрямства не двигался с места. На рассвете меня оттуда забрали.
Мы страшно обрадовались, узнав, что наконец-то покинем эти позиции, и отметили прощание с Оренвилем пивной вечеринкой в амбаре. Сменил нас Саксонский полк, и 4 февраля 1915 года мы пешим маршем выступили назад в Базанкур.
От Базанкура до Атоншателя
В Базанкуре, унылом шампанском городишке, роту расквартировали в школе, которая благодаря любви наших людей к порядку очень скоро приобрела вид мирной казармы. У нас был дежурный унтер-офицер, пунктуально будивший нас по утрам, назначались дневальные, а капралы каждый день проводили вечернюю поверку. Каждое утро роты выходили на окрестные заброшенные поля, чтобы по нескольку часов усиленно заниматься строевой подготовкой. Через считаные дни я избавился от этой муштры; полковое начальство направило меня на учебные курсы в Рекувранс.
Рекувранс оказался отдаленной, спрятавшейся среди красивых меловых холмов деревушкой, где собрали группу молодых людей из всех полков нашей дивизии, чтобы под руководством опытных офицеров и унтер-офицеров основательно обучить их военным премудростям. В этом отношении – и не только в этом – мы, солдаты 73-го, были многим обязаны лейтенанту Хоппе.