В споре с Толстым. На весах жизни - стр. 11
Письма ко мне написаны человеком живым, культурным, много страдавшим, “глубоко, долго и сильно” любившим Льва Толстого, бывшим ему верной женой, матерью его тринадцати детей и пронесшим любовь к великому человеку через всю жизнь, а после его смерти служившим, поскольку позволяли силы, его памяти.
История не может не быть снисходительной к подруге жизни Льва Толстого…»>28
Письма Булгакова к С. А. Толстой являются, как правило, ответами на ее просьбы, касающиеся наследия ее мужа. Они дают читателю представление об отношениях этих двух людей между собой, а также – с их современниками, но, главным образом, об их тесном сотрудничестве в вопросах распространения трудов Л. Н. Толстого, сохранения его архива и работы Булгакова по описанию его библиотеки. Толстой и отношение корреспондентов к нему являются связующей нитью всей их переписки.
Наряду с этим затрагиваются и широкий круг жгучих социальных проблем, характеристики разных персоналий, вопросы милитаризма, воинской повинности, истинного значения свободы.
В то время как важность вклада С. А. Толстой в работу ее мужа и ее собственный вклад в русскую культуру были в последние несколько лет хорошо документированы>29, наследие Булгакова до сих пор еще недостаточно хорошо изучено. В частности, ценная информация содержится в его многочисленных письмах к знакомым литераторам и государственным деятелям. В том числе, несомненно, также – и в его переписки с С. А. Толстой. Эти письма представляют собой перспективный и в значительной степени пока еще нетронутый источник и могут пролить дополнительный свет на содержание печатных трудов Булгакова. Необходимо всестороннее изучение того, что станет первой всеобъемлющей критической биографией Булгакова, возможно, в течение следующих нескольких лет. В 2016 году исполняется 50 лет со дня смерти Валентина Федоровича Булгакова (13 (25) ноября 1886, Кузнецк, Томская губерния – 22 сентября 1966, Ясная Поляна).
«Это было осенью… 1908 года. У меня кончились всякие сомнения по поводу университетского вопроса: выход из университета был предрешен. Но, в связи с этим, меня занимала мысль: чем же я заменю себе университет? каким родом труда и каким образом жизни? и как смогу я продолжать свое дальнейшее, уже вполне самостоятельное, образование, которого я вовсе не хотел прерывать с выходом из университета?
В то же время я уже был осведомлен не только об основах учения Толстого, но и о развитии свободно-религиозного движения в России вообще, и, в частности, о духоборческом движении (главным образом, из литературы «Посредника»). Мне представилось, что, в сущности, только у духоборов, на всей земле, налицо более совершенная жизнь, жизнь трудовая, свободная от рабства церкви, государству и капиталу. Я сам стремился именно к такой жизни, – почему же бы мне не примкнуть именно к духоборам? Уйти в народ, на простую, трудовую жизнь стало моей неотвязной мечтой по ознакомлении с писаниями Толстого, а тут – как раз такая часть этого народа, с которой мы не только не разойдемся, но вполне сойдемся и сольемся в своих лучших и наиболее возвышенных стремлениях. К духоборам, к духоборам!.. В Америку!.. [так.]>30
Но только вот вопрос, – рассуждал я: смогу ли я, работая у духоборов, заниматься наукой? От этого я не собирался отрекаться, – значит, моя будущая, трудовая жизнь должна была быть построена так, чтобы у меня оставалось какое-то время для научных занятий. “Это и будет наиболее совершенный образ жизни, – думал я: в соединении интеллектуального и физического труда”.