В самой глубине - стр. 21
Четыре рыбака – штыри от их палаток остались воткнутыми в землю с прошлой ночи – так настойчиво предлагали ей бургер, которые они жарили в грязной сковородке, что она устроилась рядом с ними и ела руками непрожаренное мясо. А потом взяла второй. Рыбаки неспешно переговаривались. Она их почти не слушала. Не зная, чем еще заняться, она сидела с ними, пока совсем не стемнело, хоть глаз выколи, и их костерок стал ей казаться точкой света в бескрайней тьме. Она слышала, как какая-то живность из канала шуршит в колючих кустах. Она была совсем не готова к этому, ко всему этому. Она снова ощутила холодные лапы страха, плотно сомкнувшиеся у нее на висках, на груди. Она вдавливала кулаки в уши, пока это чувство не отпустило ее. Один из рыбаков внимательно смотрел на нее через костер.
Ты знаешь, спросил он, встретившись с ней взглядом, о водяном воре? Он живет в воде, но ходит по земле.
Его товарищи захихикали или зашипели сквозь зубы. Рядом с ними лежали их посохи, точно ружья. Их руки и лица лоснились от мясного жира. Их длинные ноги откусывала тьма. Один из них указал на сумки у них за спиной. Там виднелись чешуйчатые бока и кнопки рыбьих глаз.
Ночью все теряется, сказал он и поежился. Другие снова засмеялись, и она подумала, что они сочиняют байки, чтобы напугать ее.
Когда она пошла от них, то услышала, что они идут за ней, и юркнула в кусты, где обождала, пока они пройдут мимо, а затем, не утерпев, вернулась к костру. Она не знала, что они сделают с ней, если увидят, но явно ничего хорошего. Она подумала, что если что-то и терялось ночью, то явно не без их участия; подумала об их плотных карманах и о том, что они прятали в пластиковых сумках под рыбацким уловом. Она долго слышала их голоса, а потом они затихли, и не было слышно ничего, кроме плеска воды и шелеста кустов; лая лисы и уханья совы. В темноте у нее не получалось вставить как следует штыри для палатки, и она сдалась и снова легла спать в одном мешке, но, как ни пыталась, не могла заснуть.
Утром собака вскинулась в углу комнаты, как будто поняла, что дальше уже некуда. Вероятно, она, как и я, тоже ненавидела «Приют путника». Для меня всегда были за гранью понимания люди, любившие жить в отелях и хостелах или палаточных городках. Я не мечтала побывать в Италии, в Перу или в Новой Зеландии. Я мечтала о комнате, в которой я буду знать все выходы и смогу пригвоздить шторы к стене. Дальше уже некуда, сказала я, и собака мне почти улыбнулась.
Я сидела в «Макдоналдсе» и искала тебя на своем ноутбуке. Всякий раз, как мимо проходили дети, они отдавали собаке половину бургера и большую часть мороженого. Я подумала, что с диетой у нее покончено. Я прониклась к ней благосклонностью. Я ответила на пару писем. Я уже должна была заканчивать работу над словом «взломать». Я уже должна была быть на работе. Но я не брала отпуск или больничный четыре года. Так что они подождут. Внезапно меня посетила мысль, что, может быть, я не вернусь и даже никому не скажу, и они меня больше не увидят. Я была такой же, как ты: не столько личность, как ходячая дыра.
На сайте издательства было мое фото: ослепленная вспышкой, зубная паста на воротнике джемпера, щербинка между верхними зубами. Там же был мой электронный адрес, а также рабочий номер телефона. Если бы ты хоть раз захотела найти меня, то нашла бы. Тебе бы это не составило труда. Но о тебе в интернете не было ничего. Я уже не раз тщетно пыталась найти тебя, но наводила справки снова и снова. Собака сидела, выставив костлявые задние ноги, и ловила жареную картошку, которую ей кидал мальчишка через все помещение. Я делала вид, что собака не моя. Я выискивала тебя везде, где только можно. Это было все равно что искать тело в мутной воде, иголку в стоге сена – мартышкин труд; мне больше нравилось определение «бесплодные усилия». Ни малейшей зацепки, ни единого проблеска – ты не оставляла следов. Уже в который раз я терпела неудачу.