В ритме сердца - стр. 3
Мне было семь, когда пьяный водитель забрал жизнь папы, но тогда я даже не подозревала, что эта трагедия заберёт у меня не одного, а сразу двоих самых близких и дорогих мне людей. Папу положили в гроб и закопали под землю, оставив на память лишь выгравированное имя на бездушной каменной глыбе, а мама превратилась в живого мертвеца.
Первые дни после похорон она была убита горем настолько, что практически не двигалась. Она могла целый день провести в кровати или сидеть в кресле отца, тупо глядя перед собой в одну точку. Лишь потоки слёз по её бледным щекам давали мне понять, что она ещё жива.
Не могу сказать точно, как долго мама пробыла в таком коматозном состоянии. Первые недели прошли, словно в беспросветной мгле, но, к счастью, со временем она понемногу начала приходить в норму. По крайней мере, я так думала.
Через несколько месяцев мама продала наш дом. Мы переехали в один из самых неблагоприятных районов Рокфорда, а вместо дома меня ожидала квартира площадью втрое меньше.
Мама перевела меня в другую школу и забрала из хореографической студии, сообщив, что нам необходимо по максимуму урезать расходы. В любой другой ситуации для меня это показалось бы концом света, ведь танцы были всем, чем я грезила, стоило лишь научиться ходить. Но без папы во мне погасло и желание танцевать.
После обоснования на новом месте мама устроилась в ресторан официанткой, а ещё безукоризненно выполняла все стандартные задания прилежной домохозяйки и материнские обязанности, только вот все движения её были словно на автопилоте. Пустые и бездушные. Юна Джеймс больше не была похожа на ту светящуюся, вечно порхающую по дому маму. Вместе со смертью папы она потухла, потеряв интерес ко всему окружающему миру. В том числе и ко мне.
Я ужасно тосковала по папе и расстраивалась из-за маминой отрешённости, но никогда не разрешала себе плакать в школе или в присутствии мамы, чтобы лишний раз не огорчать её. Однако каждый раз после учёбы стоило мне забежать в наш подъезд, как я поднималась на этаж чердака, где никто никогда не ходил, и позволяла накопившейся лавине слёз прорваться.
Не было громких, душераздирающих рыданий на всю лестничную площадку дома. Я плакала почти беззвучно, задыхаясь и захлёбываясь потоком слёз. Мне не хотелось, чтобы меня видели или слышали.
Со временем плач у чердака стал в своём роде утешительным ритуалом. Полчаса безудержных слёз наполняли меня силами скрывать горечь утраты и не опускать руки в неопределённых отношениях с мамой.
И так во время очередной «спасательной» слезливой сессии я не сразу заметила присутствие постороннего рядом со мной. Только когда чья-то ладонь коснулась плеча, я испугалась настолько, что резко оторвала голову от колен и со всей дури стукнулась затылком об лицо наклонившегося ко мне человека.
– Не подходи ко мне! – увидев перед собой незнакомца, прокричала я, и трясясь от страха, начала рыться в школьном портфеле в поисках перцового баллончика, который мама купила мне в целях самозащиты.
– Ты что, больная? – последовал раздражённый ответ от худощавого, высокого мальчика, явно немного старше меня. Он нервно натирал пальцами подбородок, по которому, по всей видимости, пришёлся мой удар, и озадаченно следил за моими действиями.
– Я сказала, не подходи ко мне! – повторила ещё громче, продолжая искать несчастное оружие защиты среди нескончаемого количества школьных принадлежностей.