В разбитом сердце - стр. 30

Я перестал дерзить и старался проявлять чуткость и понимание, насколько это возможно для такого, как я. Не знаю, почему я шел на уступки. Всякий раз, когда назревал конфликт, у меня в голове звучал наставительный голос Кассандры: «В тебе ноль деликатности, и твои речи далеки от романтики, которую обожают почти все девушки в твоем возрасте. Почему бы тебе просто не постараться быть более мягким и понимающим, раз тебе не нравится, что тебя презирают после разрыва?» И меня переклинивало, как по взмаху волшебной палочки. Когда дело доходило до грубостей, я замолкал. В итоге количество ссор держалось в пределах разумного, и я всегда первым шел на примирение, благодаря чему бойкоты не затягивались и не вели к разрыву. Но, честно признаться, меня это не особо радовало, хотя моя Мариса выглядела очень даже счастливой. Если бы и я мог быть счастливым от того, что счастлива она… Я честно очень старался убедить себя, что поступаю правильно, но голос внутри меня постоянно насмехался над моими потугами. Он регулярно повторял, что мои усилия бесполезны и я безнадежный идиот, раз трачу себя на человека, которого не люблю по-настоящему. В присутствии Марисы этот голос затыкался, но я испытывал угрызения совести из-за того, что обманываю ее. Она очень радовалась, когда я согласился быть ее парнем, и хвасталась мной перед подружками, которые пожирали меня взглядами при любой случайной и неслучайной встрече. Видимо, девушкам нравится, если им завидуют другие девушки. Мне это непонятно, хотя особо не мешает.

Мариса была не слишком упрямой, хоть и ревнивой, не стремилась ограничить меня правилами, давала свободу и не запрещала общаться с друзьями. Секс с ней был неплох. Она не ломалась и не страдала приступами внезапной головной боли. В целом, если не брать во внимание мой назойливый внутренний голос, мне было комфортно с ней. Я почти не заметил, как прошло несколько месяцев с момента нашего знакомства. Дирк, Фабиан и Гидо гордились тем, что я наконец остепенился. Но я не считал, что мои скитания окончились, и не знал, сколько пробуду в этой тихой гавани. Я не любил Марису и не обманывал себя по этому поводу. Чем дальше заходили отношения, тем сильнее я чувствовал себя загнанным в угол. Я не врал ей в открытую, но и правды не говорил. Я все еще чувствовал пустоту. Неужели так должно быть? Встреча с Кассандрой что-то во мне перевернула, хотя мы общались всего ничего. Пара бурных встреч – но она оставила неизгладимый след в моем сердце, который не хотел исчезать. Она была под запретом, и все же я не переставал втайне желать ее. Где-то в глубине души я продолжал надеяться, что наши пути снова пересекутся.

После зимней сессии Кассандры довольно долго не было в университете, ее заменял другой преподаватель. Казалось, я должен радоваться – она наконец перестала маячить у меня перед глазами. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон, но вместо этого я беспокоился. И не я один – Гидо тоже ходил мрачный. Он, в отличие от меня, не собирался прощаться со своими безответными чувствами и так и таскался за профессором Грин, как собачонка. Но он был слишком трусливым, чтобы открыть свою любовь. Не знаю, задумалась ли Кассандра после нашего разговора о его чувствах к ней, но ничего между ними не изменилось. Она была добра к Гидо, хотя она ко всем добра, даже ко мне. Я поражался, как Гидо мог смириться со своим никчемным положением и выносить страдания так безропотно. Он по уши увяз в своей платонической любви и даже не пытался ничего изменить. Мне это чуждо. Для меня не существует любви к женщине без физической близости. Я слишком сильно желаю того, кого люблю, и хочу обладать каждой клеточкой любимого человека. Но, видимо, у всех все по-разному. Гидо сам выбрал такой путь, даже если я и остальные парни не одобряли этого. Мы уже порядком устали наблюдать за его безнадежным воздыхательством и порывались сами найти ему девушку. Дошло до того, что вмешалась Мариса. Мы попытались невзначай познакомить Гидо с ее подругой, но только разозлили его. После организованного нами свидания Гидо орал как ненормальный, чтобы мы не лезли в его жизнь, – таким заведенным я его никогда раньше не видел. Так что мы с ребятами забили на его поэтические страдания и больше не касались этой темы. Может, ему так даже нравится, кто знает… С тех пор повелось не упоминать вслух ничего, что связано с профессором Грин, чтобы не задевать лишний раз чувства Гидо. От этого и мне стало легче. Ее образ постепенно стал тускнеть в голове, и иногда мне даже казалось, что наши встречи наедине мне приснились.