В поисках Минотавра - стр. 18
У входа на кладбище дракон остановился и торжественно изрек:
– Вот он – истинный оплот вашего идиотизма!
В этот момент он мне напомнил царя Петра, узревшего в северных болотах будущий град имени своего имени.
– Та помпа, с которой вы подходите к вопросу утилизации мертвых тел, – продолжил он, медленно прогуливаясь между могилами, – поистине заслуживает торжественного осмеяния. Подумать только, вы так благоговеете перед разлагающейся человечиной, словно цель вашего бытия – произвести, вырастить, а потом захоронить труп. При этом вы даже думать боитесь о смерти, изобретя такую же трусливую семантическую успокоительную пилюлю, как переименование тринадцатого этажа в четырнадцатый. Вы так благоговеете перед собственной дохлятиной, что готовы жертвовать живыми ради благополучия и покоя мертвых. Я сейчас не говорю о том, что под свои кладбища вы отводите огромные территории, отнимая их у тех созданий, что жили там испокон веков; и не об уничтожаемых деревьях для производства гробов – вам давно уже на них наплевать, и ваши защитно-экологические выходки не более чем попытка сорвать с кого-нибудь бабки, продемонстрировать, какие вы хорошие и сколотить политический капиталец. Я говор о тех случаях, когда из-за идиотских предрассудков тупых родственников покойных не проводится вскрытие, которое могло бы сделать медицине пусть малюсенький, но шажок вперед; или о тех смертях, что случились из-за того, что очередной мудак предпочел быть закопанным целиком, а не поделиться с другими ставшими ненужными ему органами.
При этом вы считаете глупыми дикарями тех, кто в отличие от вас догадался, что человечина – это мясо, а раз так – его можно есть. Это решение намного гармоничней вашего, так как, поедая тела убитых врагов, эти люди не убивают кого-то еще.
Те же нацисты шокируют вас не столько своей индустрией массовых убийств – христианство, например, уничтожило гораздо больше народа, однако никто не призывает приравнять священников к нацистским преступникам; сколько тем, что они начали использовать убиваемых в практических целях: варить, например, из них мыло или ставить над ними опыты.
Однако достаточно скоро вам придется начать использовать человеческие тела хотя бы для производства удобрений, и тогда хотел бы я посмотреть на рожи всех этих поборников Святого Идиотизма – единственной святыни, которой вы в своей массе самозабвенно способны поклоняться.
Наверно, я должен был вознегодовать от лица оскорбленного человечества после этих слов дракона, но мне не негодовалось. Более того, я испытывал злорадное удовольствие от того, как дракон разносил их в пух и прах. Их? Все верно. Как написал когда-то Ницше: «Остальные – это всего лишь человечество», а я… Я «ушел от закона, но так и не дошел до любви», как пел Гребенщиков. Я был сам по себе. Скорее всего, поэтому выбор драконов и пал на меня, хотя в это хотело верить мое чувство собственной важности. Ведь, скорее всего, они попросту ткнули в первого попавшегося, и этим попавшимся оказался я.
Тем временем дракон сменил тему монолога:
– Ну да что можно ждать от тварей, которые сначала возомнили себя образом и подобием создателя вселенной, а потом, когда слишком многие смогли догадаться, что этот бог всего лишь пугало и успокоительная пилюля в одном флаконе для так и не повзрослевшей толпы, присвоили себе титул венец эволюции. А чтобы это выглядело достаточно правдоподобно, вы создали далекую от действительности идиллическую картину эволюции жизни, согласно которой все более совершенные твари сменяли своих менее совершенных собратьев, точно как обои на стенах квартиры, пока на свет не появился венценосный царь природы. О том же, что выживали далеко не самые совершенные, а те, кому больше других везло, вы как бы старались не думать.