В поисках - стр. 2
– Витя, Сережа, – отец Борис приветствовал мальчишек – двух неразлучных друзей, – родителей слушаетесь? Уроки не прогуливаете?
– Ведем себя хорошо, батюшка! – отрапортовал Витька – кучерявый сорванец.
– Ага, а кто вчера «двойку» словил? – тут же вставил Сережка, сощурившись. Он был выше Витьки, смышленее и симпатичнее. Друг слушался Сережу безоговорочно. Сейчас он покраснел.
– Я, честно, готовился к алгебре, но она такая сложная! – оправдывался Витя.
Отец Борис потрепал обоих по волосам, легонько прихлопнув по спинам, чтобы поторапливались на занятия.
– Нехорошо ябедничать, ребята, – напоследок бросил он им. Мальчишки ушли, бурно перешептываясь.
– Анна, Серафима, – кивнул батюшка двум девочкам-послушницам.
Те почтенно склонили головы перед ним и поспешно скрылись в часовне.
– Машенька, – позвал Борис последнюю воспитанницу, самую сложную. Не в плане обучения и послушания, отнюдь. Большую часть времени Маша была тихим ангелом: никуда не встревала, исполняла любые наставления и поручения, многое умела делать по хозяйству и с доброй улыбкой не раз помогала отцу Борису и настоятельнице. Но пробуждалась в ней и темная сторона. Природу которой могли бы определить врачи, да мать была настроена категорично против медицины. «Темная» Мария дико кричала, крушила все вокруг, кидалась предметами, ругалась последними оскорблениями – ее невозможно было остановить или уговорить перестать. Родительница запирала девочку дома. А в дни просветления заставляла усиленно молиться.
Отец Борис тоже молился за ее здравие, но он сейчас посмотрел на нее и с печалью осознал, что не изменится, как большинство его прихожан, и Машенька. Ей не под силу одолеть то, что жило в ней. Священник вовсе не считал ее одержимой чем-то или кем-то. Именно потому и пришел к мысли, что заставить самого себя измениться, взглянуть правде в глаза – самая сложная задача человека. Маше с ее помутненным рассудком это выполнить практически невозможно.
Священнослужитель пригладил Машеньку по плечу, выражая свою поддержку. Какая-никакая, а именно она, по его мнению, была самой старательной и искренней ученицей. Последней возле отца Бориса задержалась Люба – семнадцатилетняя помощница в воскресной школе. Матушка Ольга лично взяла ее, а отец Борис недолюбливал эту особу. Он готов был прощать ошибки этим воспитанникам, которым было от двенадцати до четырнадцати лет, как Серафиме. Но не Любе, которую можно было считать взрослой. Она часто приходила на службы, иногда просто постоять в храме (если отец Борис находился внутри), слушала проповеди, церковные песнопения, а недавно записалась в помощницы. Священнослужитель поначалу считал ее истовой верующей, но позже переменил свое мнение на кардинально противоположное. Они заявились как-то с подругой Раисой на проповедь и шептались, поглядывая на отца Бориса, безбожно смеялись, прикрываясь ладонями. Тогда он и узрел ее истинное лицо за маской праведности и безвинности. Лицо блудницы.
– Не стой, Лилит, не береди мою душу, – проговорил батюшка, не желая снова поддаваться гневу.
– Я не Лилит, – удивленно отозвалась та.
– Ты – это она, – настаивал отец Борис. – Матушка Ольга не видит, другие – тоже. Но меня ты не проведешь, Люба, скрывающая в себе Лилит – первого демона.
Девушка содрогнулась, в шоке распахнув глаза. А после чего с плачем она бросилась за территорию храма. За воротами показался Григорий – доброволец-водитель при церкви. Грише было чуть за сорок, он был гладко выбрит, а в коротких волосах прослеживалась седина. Мужчина носил серый свитер грубой вязки почти в любую погоду. Отцу Борису он нравился своей немногословностью, исполнительностью и пунктуальностью – все поручения были выполнены им вовремя и без вопросов. Читалась в нем какая-то и жизненная мудрость. А вот на службы Григорий ходил редко.