В поисках - стр. 16

Выглядел Слава растерянным. Вот и одноклассник его, Рыбакин, что грозился «прибить», смотрел на Пеструнова со смирением, а не злобой. Храм примирял и менял людей. Пусть на время, но души их освещались добром. И это, пожалуй, неплохо. Мало по малу, да с пользой. Вполне могло случиться, что Рыбакин и Пеструнов подерутся сразу за воротами – оба горячи, с них станется. Но здесь, в стенах божьих, они будут братьями по вере. Григорий был прав: в церкви люди вели себя иначе – чуточку лучше. На это она, в общем-то, и была нужна.

Меж тем, Славка старался не крутить головой и не зацикливаться на присутствии других прихожан подле себя. Он любопытничал, когда решил заглянуть на проповедь, но неожиданно проникся и не захотел уходить. Ему стало важно остаться, не получить очередных косых взглядов на себе. Не выделяться здесь, а слиться с толпой. О чем Пеструнов все же заблаговременно позаботился, надев белую футболку вместо привычной черной.

После проповеди отец Борис подошел к нему.

– Как служба?

– Э-э, нормально, – Слава и не знал, что сказать. – В смысле, очень поучительная речь, пастырь. Но, на мой взгляд, вам чуток не хватает голосовой палитры, – нашелся он. – В смысле темп повествования поубавить, монотонности избегать, может, и отдельные слова сделать попроще. Тогда и проповедь зазвучит доходчивее.

– Не думаю, что Божье слово нуждается в чем-либо еще, – тактично ответил священник.

– Нет, конечно, нет, – поспешил ответить Слава. – Но публичное выступление – нуждается. Я лишь хочу помочь советом – дело ваше. У меня какой-никакой сценический опыт.

– Я слышал. У нас не рок-концерт, – решительно отмел идею священник.

– Куда уж мне, – он и хотел выдать что-то язвительное, но прозвучало жалко. – Отец Борис, вы скажите, как есть, – Слава взял себя в руки, – если я вам не нравлюсь, не желаете видеть меня на службах… Люди на меня косятся, но это ерунда – важно ваше мнение. Я знаю, как монахи и священники ко мне относятся – с настороженностью или пренебрежением. Вы вроде бы другой, либо просто стесняетесь признаться и прогнать.

– Не нужно себя принижать, вы хороший человек, – с легкой улыбкой ответил отец Борис.

– Спасибо, пастырь… – ему пока не верилось, что священник говорил с ним так не из вежливости.

– Вас прогоняют, смотрят недоверчиво из-за того, что за вашим внешним обликом не видят больше ничего. Как писал Матфей в Евангелии, горе вам, фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых.

– Да, наверное, я слишком вызывающе одеваюсь.

– В каждом обществе есть свои правила, и люди имеют право ожидать, что их будут соблюдать те, кто пришли к ним со стороны. Богу нет разницы, во что вы одеты, какие кольца носите, что за рисунки на себе рисуете – он видит не тело, а душу. Однако прихожане, священнослужители – люди. Потому и оценивают себе подобных так, как привыкли.

– Но не вы.

– Было бы самонадеянно сказать «только не я». Иногда получается, а иногда и я сужу слишком поспешно.

– У меня очень черная душа, – проговорил Пеструнов тихо.

– Не бывает чистого зла, Слава. Как и чистого добра. Я вот считал, бывает, и глубоко заблуждался. Если вы осознаете свои грехи, то уже на пути к прощению.

Он ощутил в себе потребность немедленно высказаться, да так откровенно, как ни с кем не говорил. Во всяком случае на трезвую голову. О вопросах религии не столь просто в принципе рассуждать, тем более делиться с кем-то, не сойдя за помешанного. Для Славы это всегда было важным, но, пожалуй, по-настоящему поделиться тем, что в душе, ему ранее не удавалось.