В погоне за счастьем - стр. 51

Естественно, Эрик пытался вовлечь меня в свою левацкую деятельность. Но меня это попросту не интересовало. Я уважала позицию Эрика и его страстную убежденность. Точно так же я разделяла его ненависть к социальной несправедливости и экономическому неравенству. Но я не могла согласиться с тем, что он и его единомышленники превратили свои убеждения в религиозные догмы и возвели себя в ранг первосвященников. Слава богу, в сорок первом Эрик вышел из партии. Я встречалась с некоторыми его «товарищами», когда приезжала к нему на Манхэттен еще во время учебы в колледже, и мне было предельно ясно, что они из себя представляют. Они искренне полагали, что только их взгляды единственно верные… а другие мнения не в счет. Вскоре и Эрику все это надоело, и он покинул их ряды.

Хорошо хоть никто из его приятелей-радикалов не пытался за мной ухаживать. Потому что, по большому счету, это была угрюмая и мрачная компания.

– А среди твоих знакомых нет веселых коммунистов? – спросила я его однажды за ланчем в закусочной «Катц».

– «Веселый коммунист» – это оксюморон, – ответил он.

– Но ты ведь веселый коммунист.

– Потише, – прошептал он.

– Я не думаю, что агенты Гувера пасутся в «Катце».

– Как сказать. К тому же я уже бывший коммунист.

– Но ты все равно придерживаешься левых взглядов.

– Левоцентристских. Я демократ из числа сторонников Генри Уоллеса.

– Что ж, могу тебе пообещать только одно: я никогда не буду встречаться с коммунистом.

– Из патриотических соображений?

– Нет, исключительно из тех соображений, что он никогда не сможет меня развеселить.

– А что, Горацию Кауэтту это удается?

– Иногда.

– Разве человек по имени Гораций Кауэтт способен развеселить хоть кого-нибудь?

Эрик был отчасти прав – хотя на самом деле Гораций не выглядел таким нелепым, как его имя. Он был высоким и долговязым, с густой черной шевелюрой, носил очки в роговой оправе. В одежде предпочитал твидовые пиджаки и вязаные галстуки. Он был скромным, почти стеснительным, но очень умным, к тому же отменным рассказчиком, с которым всегда было интересно общаться. Мы познакомились на совместном вечере Хаверфордского и Брин-Морского колледжей и встречались весь год, пока я училась на последнем курсе. Мои родители всерьез считали его прекрасной партией – в то время как я сомневалась в этом, хотя у Горация было немало достоинств, особенно если речь заходила о романах Генри Джеймса или портретах Джона Сингера Саржента (его любимого писателя, его любимого художника). Пусть его нельзя было назвать жизнелюбом, но мне он нравился… хотя и не настолько, чтобы лечь с ним в постель. Впрочем, Гораций и не особенно настаивал на этом. Мы оба были слишком хорошо воспитаны.

Но все-таки за месяц до окончания колледжа он сделал мне предложение. Когда неделю спустя я ответила отказом, он сказал:

– Надеюсь, ты отказываешь мне только потому, что еще не готова к замужеству. Может быть, пройдет год или около того, и ты передумаешь.

– Я и сейчас знаю, что будет через год. Ничего не изменится. Потому что я просто не хочу замуж за тебя.

Он поджал губы и постарался скрыть обиду. Но ему это не удалось.

– Извини, – наконец произнес он.

– Это лишнее.

– Я не хотел показаться тебе грубияном.

– Перестань.

– Да нет, я болван.

– Что ты, в самом деле… ты просто был обстоятельным.