В пасти дракона - стр. 74
– Между тем, – продолжал Покатилов, – всякая медлительность в этом отношении гибельна для вашего же правительства. Каждое насилие над европейцами вызовет соответствующее возмездие. Во всяком случае, последствия могут быть очень серьёзные, а гнев Европы должен страшить Китай…
– Разве я не понимаю этого? – тихо, словно боясь, чтобы кто-либо не услышал его, заговорил Сюй-Цзин-Чен. – Да и не я один – принц Цин[33], председатель цунг-ли-яменя, лучше, чем кто-либо другой, сознаёт всю опасность происходящих событий, и опасность именно для Китая. Неужели не ясно, что о неспособности правительства справиться с движением не может быть и речи? Нет, правительство наше достаточно сильно, чтобы разом унять все волнения…
– Но чем же объяснить всё происходящее?
– Увы, приходится считаться с нежеланием высших правителей принять соответствующие меры…
– Как же так?
Сюй-Цзин-Чен пожал плечами.
– Нельзя не сознаться в том, что в настоящее время необыкновенно усилилась противная европейцам партия при дворе. Да, она очень сильна. Все наиболее высокопоставленные сановники принадлежат к ней. Оба канцлера Кан-Ий и Сюй-Тун, члены высшего совета Ци-Сю, Чжао-Шу-Цао, командир лучших маньчжурских войск Тун-Фу-Сян, а главное, отец наследника престола Туан[34] проникнуты глубочайшей ненавистью к европейцам. Они-то и убедили императрицу, что настало время освободить страну от пришельцев, и при этом все они убеждены, что это удастся совершенно легко… И они не одни. Их уверенность, их убеждения разделяет множество высших сановников не только в Пекине, но и в провинциях… Народ же следует за ними и является слепым орудием выполнения их замыслов…
– Но тогда императрица должна немедленно удалить их от себя! Это покажет всем остальным, что высшее правительство не одобряет подобного движения, и последнее тогда само собой затихнет.
– Об этом и речи быть не может… Кто в состоянии убедить нашу императрицу, чтобы она не доверялась противникам европейцев? Цин не пользуется никаким влиянием. На него смотрят как на изменника, как и на всех членов цунг-ли-яменя. Антихристиане уже грозят сжечь дворец Цина вместе с домами иностранцев и храмом христиан. Я и Ha-Тун тоже вызываем подозрения своей оппозицией противной партии. Единственный из государственных людей, пользующийся влиянием, канцлер Жун-Лу опасно болен и не принимает в делах никакого участия… Вот как сложились обстоятельства. Но Жун-Лу никогда не благоволил, как известно, к иностранцам – это так, но он, во всяком случае, не ослеплён безумной ненавистью, какой охвачены вожаки антихристиан и сочувствующие их движению сановники. Он сознаёт невозможность изгнания европейцев и видит необходимость подавить народное волнение…
Само собой разумеется, что подобные беседы не могли действовать успокоительно, но и от них была польза… По крайней мере, рисовалось положение дел, и можно было составить представление о том, что ожидает европейцев в недалёком будущем.
Однако среди обитателей европейского квартала всё ещё было много оптимистов, просто не желавших признавать всего ужаса положения.
– Что мы сделали китайцам? – спрашивали они. – Ничего, кроме хорошего. Да и притом разве осмелится само правительство не прийти к нам на помощь? Вот, поглядите, оно для того и стянуло под Пекин лучшие свои войска, чтобы уничтожить все эти жалкие шайки бездомной голи!