В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова - стр. 47
– Я-с… – откликнулся, заикаясь, Караулов. – Мы и даем им бенефис, да они не берут-с…
– С какой стати? Позвольте, сударыня, с какой стати? Неужели же вы боитесь быть в накладе? Мы поддержим.
Считайте, за мной пять кресел.
– Поддержим, поддержим… – гнусил тоненьким голоском саврасик. – Позвольте отрекомендоваться: любитель искусств и театра…
Офицерик не дал ему договорить.
– Возьмите все-таки мою карточку-то, мадемуазель Люлина, – перебил он саврасика, суя Надежде Ларионовне свою карточку. – Когда будет бенефис, я пригожусь. Присылайте билеты без церемонии. Десять – пятнадцать билетов я всегда раздам.
– Берите, берите карточку-то… Пригодится, – сказал Надежде Ларионовне Караулов и, обратясь к интендантскому чиновнику, сказал: – Бенефис бенефисом, а похлопочите насчет подарка для госпожи Люлиной, соберите подписочку. Поощрить талант стоит.
– Всенепременно, всенепременно… – басил чиновник.
– Составляйте сейчас подписку, я готов подписать, – опять прогнусил тоненьким голоском саврасик.
Костя стоял около Надежды Ларионовны, и его бросало в жар. Он уже ревновал ее ко всем.
– Ну, пойдемте… – сказал Караулов Надежде Ларионовне и Косте.
– Уезжаете уже? – полюбопытствовал саврас.
– Нет, я пробуду еще здесь, но все-таки скоро уеду.
– В таком случае, может быть, еще увидимся.
Все расшаркались. Надежда Ларионовна была до того смущена, что даже не подала им руки. Такую овацию ей пришлось испытать еще в первый раз.
– Видите, видите, как вас здесь ценят, – заговорил Караулов, обращаясь к Надежде Ларионовне, когда они отошли в конец коридора. – И после этого вы еще хотите бросать наш театрик!
– Да вы это нарочно подстроили, чтобы удержать меня, – улыбнулась Надежда Ларионовна.
– Ну вот… Как я мог все это подстроить, если я и вижу-то всех их в первый раз. Статский-то бывает у нас.
– Статский-то прогорелый… Это купеческий сын Портянкин… – заметил Костя. – Задолжавши всюду страсть.
Мать уж публиковала, что не будет долгов за него платить. – Э, батенька! – подмигнул Караулов. – Иногда прогорелый-то лучше непрогорелого. Ему уж все равно… Ему один конец… А денежки иногда попадаются.
– Да конечно же… – улыбнулась Надежда Ларионовна. – Что толку от непрогорелого-то, который на каждом шагу жмется!
Она уже перестала смущаться и пришла в себя.
– Кабинет, кабинет скорей нам приготовьте, – отдавал приказание Караулов лакеям, когда они вошли в буфетную комнату. – Который кабинет свободен?
Лакеи засуетились. Публика, бывшая в буфете, узнав Надежду Ларионовну, обратила на нее взоры и принялась ее рассматривать.
– Люлина пришла, – говорили сидевшие за столиками и пившие пиво.
Какой-то бородач купеческой складки указал даже на Надежду Ларионовну пальцем, какой-то черномазый косматый человек, только что выпивший у буфета рюмку водки и прожевывавший бутерброд, посматривал на нее пристально посоловелыми пьяными глазами, сделал несколько шагов по направлению к ней, подбоченился и пробормотал:
– Мамзель… Хватите куплетцы…
Надежда Ларионовна взяла Караулова под руку.
– Сейчас в кабинет… – успокаивал ее тот и крикнул лакеям: – Который же кабинет свободен?
– В угловой пожалуйте, господин Караулов, – отвечали те и повели их.
Но тут Надежда Ларионовна заметила Шлимовича. Он стоял около вывешенной на завтрашнее представление афишки, читал ее и покуривал папиросу.