В открытое небо (основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери) - стр. 49
«Да он будто мысли мои читает!»
Еще пара пике, еще один зигзаг на подъеме, но второй «Ньюпор» повторяет за ним все движения – с безукоризненной точностью и изяществом. Отпущенное на выполнение упражнения время уже истекло, и он идет на посадку. И как только глушит мотор, быстро спрыгивает вниз, чтобы понаблюдать за приземлением второго «Ньюпора»: тот мягко касается земли под аплодисменты собравшихся вокруг солдатиков. Мермоз уязвлен в чувстве собственного достоинства, однако первое, что он делает, – подходит к самолету, который так классно ему подражал. И ждет, пока пилот не спустится на землю и не снимет шлем. И видит перед собой того самого ефрейтора с бесцветным лицом, которого он недавно так резко отшил.
– Вы были просто великолепны, ефрейтор. Позвольте вас поздравить.
– Спасибо, сержант.
– Никаких сержантов! Мы коллеги. Я для тебя Жан.
– Очень приятно. А меня зовут Анри Гийоме.
– Кстати, Анри, по поводу того, что ты спрашивал о «Ньюпоре 29» в Сирии: он показал себя с наилучшей стороны. Движок у него в триста лошадей, то есть вдвое мощнее, чем у этих «двадцать восьмых». Фюзеляж с лучшей аэродинамикой и управление гораздо мягче. Тебе бы он понравился. Стоит тебе только попробовать такого чистокровного скакуна, как «двадцать девятый», как все остальные покажутся мулами.
Мермоз сожалеет о том, что так поспешно составил свое мнение об этом летчике. Когда приземляются остальные самолеты, он встречает на поле каждого пилота, одному за другим жмет руку и каждого поздравляет с выполнением задания.
– Приглашаю вас всех в столовку, на кружку пива за счет недотепы-сержанта!
По дороге в ангар его встречает капитан.
– Капитан, знаю, я там наверху немного переборщил. Знаете, как это бывает, увлекаешься…
Офицер невозмутимо смотрит ему в глаза.
– Этого больше не повторится, капитан.
– Очень на это надеюсь. Здесь у нас не цирк с конями. – Тем не менее командир эскадрильи не может сдержать улыбку. – Как бы то ни было, людям не мешает иметь возможность иногда и развлечься.
Офицер разворачивается и уходит, и Мермоз вздыхает с облегчением.
И уже идет в столовую, когда за его спиной звучат шаги – кто-то торопливо догоняет его.
– Стоять! Это приказ!
Тон – злобный, голос – хриплый. Мермоз закрывает глаза, проклиная свою горькую судьбу, потому что, даже не оборачиваясь, он уже знает, кого перед собой увидит: смуглое лицо, тоненькие усики, словно углем прорисованные, бешеные глаза.
– Пеллетье…
– Встать смирно перед офицером, идиот!
Мермоз косится на новенькие, с иголочки, нашивки лейтенанта и, сжав зубы, вытягивается перед ним.
– Так ведь и знал, что это ты! То, что ты там в небе накуролесил, вполне тянет на военный трибунал. Что ты себе вообразил – что ты имеешь право рисковать жизнью военнослужащих и сохранностью армейского имущества? Что ты, дубина стоеросовая, хотел нам показать?
Мермоз хранит молчание.
– Тебя арестовал командир эскадрильи?
– Никак нет.
– Ты хотел сказать: никак нет, господин лейтенант! Я подам рапорт о твоем безответственном поступке, а также о проявленном неуважении к вышестоящему.
Редко когда Мермоза охватывало такое жгучее желание кого-нибудь придушить, сделать из него комок бумаги и вышвырнуть в урну.
Он закусывает губу, чтобы не броситься на Пеллетье, который разворачивается и идет прочь, тряся головой в праведном гневе.