В огне повенчанные - стр. 59
– Самолет Талалихина тоже загорелся и пошел к земле, но летчик успел выпрыгнуть с парашютом и живым-здоровым опустился на землю.
– Страсти-то!.. Мог бы и не успеть.
– А вот он успел! Потому что надо было успеть. – Казаринов встал, выпил стакан боржоми и, разрывая конверт, продолжил: – Вся страна, Фросенька, поднялась. И стар и млад. А сейчас сообрази что-нибудь легонькое. Вечерком должен подъехать генерал Сбоев. Да ты его помнишь: такой высокий, черноволосый, в Абрамцево к нам приезжал, тогда он еще был командиром эскадрильи. Помнишь – обещал покатать тебя на самолете? Неужели забыла?
– Владимир Николаич, что ль?
– Он самый.
– Да неужели? Уже генерал? Батюшки ты мои!..
Сбоев приехал в одиннадцатом часу вечера, когда Фрося укладывалась спать в своей комнатке с окном, выходящим в тихий зеленый двор.
Если уже шесть лет назад Владимир Сбоев походил на отца и будил в Казаринове воспоминания о его безвременно погибшем друге, то сейчас это сходство было просто поразительным. Дмитрий Александрович даже растерялся, увидев перед собой тридцатисемилетнего генерала.
– Володя!.. Ты ли?.. Вылитый отец! – Казаринов обнял генерала и трижды расцеловал.
– А вы, Дмитрий Александрович, прямо как из пушкинской «Песни о вещем Олеге». – Генерал, силясь что-то вспомнить, поднял высоко руку: – «…И кудри их белы, как утренний снег…»
– Все в поэзию ныряешь? Шесть лет назад, помню, ты целый вечер читал нам Есенина и Блока, а сейчас на Пушкина перекинулся. Ну что это мы застряли в коридоре? Проходи, да дай я тебя разгляжу как следует! Раздобрел, приосанился… Поди, уже и женился?
– Был грех.
– А на свадьбу не позвал.
– Вот уж неправда. Две открытки посылал. Звонил несколько раз, но ваша…
– Ефросинья Кондратьевна, – подсказал Казаринов.
– Так вот, Ефросинья Кондратьевна сказала, что вы на два месяца отбыли в Кисловодск. И не куда-нибудь, а в Храм воздуха!
– Какой там храм… – Казаринов вздохнул. – Когда оно, вот это биенышко, – он приложил правую руку к сердцу, – начинает уставать, а иногда сжимается так, что не найдешь себе места, и тоска берет зеленая – убежишь не только в Храм воздуха. На Колыму ускачешь.
Лицо генерала стало строго-серьезным.
– А сейчас как?
– Как бы не сглазить, последние два года на моторишко свой просто нет времени обращать внимание.
Казаринов налил в бокалы цинандали. Его худые, длинные пальцы старчески крупно дрожали.
– Как Григорий, пишет?
– Последнее письмо получил неделю назад. Пока был жив. Но по письму видно, что жарко им там. Ведь он у меня почти у самой западной границы встретил войну.
– Да, – гулко протянул Сбоев, – этим ребятам сейчас очень жарко. Там, за Смоленском, – ад.
Поймав хмурый взгляд гостя, Казаринов засуетился:
– Может, покрепче? А то у меня есть армянский.
– Сейчас нельзя: через полтора часа должен быть в штабе. Работа.
– И все-таки, Володя, пропускают стервецов к Москве твои летчики. – Казаринов отпил несколько глотков вина и поставил бокал.
Пригубил бокал и Сбоев.
– Вы статистику чтите, Дмитрий Александрович?
– Как физику и математику. Из всех социальных наук – это самая точная наука. В ней можно опереться на закон чисел.
– Так вот, из девятисот с лишним самолетов противника, долетевших до зоны противовоздушной обороны Москвы в июле, к городу прорвалось всего-навсего девять самолетов. Из ста один. В августе процент прорвавшихся еще ниже. А Талалихин? Читали?