В надежде на лучшее прошлое - стр. 27

Вот она взялась за холодную ручку нужного кабинета, обдумывая, как бы увернуться, застыла в нерешительности. «Еще не поздно и можно потихоньку уйти, а потом позвонить и извиниться, сославшись на непредвиденные обстоятельства», – говорил ей один голос. «Не бойся, все будет хорошо, отступать поздно, ты ведь совсем одна и к тому же запуталась; открыть дверь – это проявление силы, а не открыть и убежать – это слабость. Ну же, иди». «Иду», – шепнула себе Марина и открыла дверь.

Кабинет был слишком белым, залитым дневным светом через большое окно во всю стену. «Хирургия какая-то, скальпелей не хватает», – подумала Марина. При таком свете она чувствовала себя крайне неуютно и казалась самой себе еще больше.

– Располагайтесь, пожалуйста, поудобнее, – тут же произнес голос психолога, показавшийся Марине излишне писклявым и каким-то неискренним.

Марина Андреевна, сжав зубы, послушно присела на краешек дивана. Она ужасно не любила мягкую мебель вообще, а диваны как-то особенно, так как сначала в них утопаешь, приминая ткань платья на спине, а когда приходит время себя выковыривать, это выглядит совсем малопривлекательно. Ей нравились высокие, жесткие стулья, как у них в поликлинике. Белый диван, как назло, оказался довольно жестким, но ни о каком удобстве не могло быть и речи. Сердце сильно забилось, она наконец-то посмотрела на психолога и тут же отвернулась. Это была не слишком молодая, не слишком красивая, довольно хрупкая, но не в меру отутюженная женщина. Про таких рано начинают говорить, что они хорошо сохранились. На ней было облегающее черное платье, которое подчеркивало ее худобу, и жесткое лицо с заостренными чертами неопределенного возраста. Она непринужденно расположилась в кресле напротив и устремила на Марину свой уверенный взгляд. Марине не нравились такие женщины, она видела в них что-то хищное или хотела видеть именно это. Она уже открыла было рот, чтобы представиться, но психолог ее опередила:

– Меня зовут Нелли, – на ее губах мелькнула улыбка, показавшаяся Марине снисходительной. В ответ она только кивнула головой, пытаясь быть любезной, но понимала, что у нее это совсем не получается. Она молча изучала окружающую обстановку: белое пространство, на стене в изобилии висят какие-то сертификаты и дипломы. «К тому же хвастунья и выскочка», – зло подумала Марина. Стол завален грудами книг, бумагами, исписанными энергичным твердым почерком. «Оригинальничает, не пользуется компьютером», – продолжала ехидничать Марина. Ей было неудобно и неловко рядом с этой женщиной, которая ей нравилась все меньше и меньше. Она вся сжалась, старательно подбирая свои большие, длинные ноги, обутые в простые черные туфли, не слишком новые, зато любимые и очень удобные для работы. В желудке было тяжело от плохо прожаренной баранины, которую она слишком торопливо ела с картофельным пюре сегодня на обед в столовой, и теперь эта самая баранина так некстати стояла комом внутри. Марина ругала себя за это. Хотелось пить, но попросить воды было неудобно, от этого раздражение только усиливалось. Марина опустила глаза, в очередной раз попыталась одернуть на груди тесное платье и только теперь обратила внимание на туфли психолога и даже поморщилась от досады. Светло-бежевые, на среднем каблуке, непонятно из чего сшитые, на вид ничего особенного, но Марина не так давно видела такие же туфли, выставленные на специальной подставочке в витрине одного дорогого магазина. Настоящий шедевр. Она остановилась у той самой витрины, сразу же обратив внимание на цену, и от неожиданности даже свернула губы трубочкой. Она долго и пристально их изучала, завидуя той женщине, чьи ноги будут украшены таким произведением обувного искусства. Ей подобные вещи были не по карману, а Олег Васильевич, который запросто мог бы себе позволить небольшое расточительство, дарил ей исключительно дешевые безделушки, неоднократно и заученно настаивая на том, что в подарке главное не цена, а внимание и искренность. Будто бы нельзя быть внимательным и искренним, даря что-то дорогое. Сейчас она видела эту женщину перед собой и чувствовала, как растет ее неприязнь и отвращение ко всему происходящему и в первую очередь к ней, к сидящей напротив и скрестившей свои стройные ноги в мало кому доступных туфлях, словно это была соперница, претендующая на ее возлюбленного. Рядом с ней Марина чувствовала себя еще крупнее, ей хотелось как-то сжаться, чтобы занимать поменьше места. Даже собственная роскошная грудь, предмет неизменной гордости и мужского обожания, та самая грудь, которой она с легкостью вскормила двух своих сыночков, казалась сейчас слишком громоздкой. Марина стеснялась ее и поправляла платье в том месте, где расходились пуговицы. Какого дьявола ее сюда все-таки занесло?