В Линкольнвуде гаснет свет - стр. 19
– Серьезно?
– Да! И такое было не только для студентов. Пиво на завтрак считалось совершенно нормальным. Отцы-основатели постоянно ходили пьяненькие. И при этом устроили революцию! И написали две конституции! А что у тебя запланировано на сегодня? Сменить подгузник и прочитать сказку вслух шесть раз подряд?
– Ладно, убедила, – согласилась Джен. – Но только одну.
В итоге в ту первую пятницу она выпила три «Маргариты». И не без тревоги.
– Стой! – воскликнула Джен, закрывая ладонью стакан, чтобы Эрин не могла налить вторую порцию. Потом показала на детей, которые играли в прятки на заднем дворе: – Что, если они разобьют голову и нам придется ехать в травмпункт?
– Я спокойно поведу, – пообещала Эрин. – И до госпиталя легко доехать. Всегда направо.
– Звучит так себе.
Эрин закатила глаза:
– Во-первых, никто не разобьет голову: девочки слишком осторожные, а мальчики слишком боязливые. Во-вторых, даже если разобьет, я три года была вожатой и смогу оказать первую помощь до приезда таксиста Бориса из Линкольнвуда.
– Получается, таксист Борис из Линкольнвуда – наш трезвый водитель?
– Получается так.
– Тут правда живет Борис? Ты его знаешь?
– Нет. Это просто образ. Но тут действительно есть служба такси, и водители быстро приезжают. В прошлый выходной я так ехала из загородного клуба.
Борис быстро превратился в кодовое слово («А Борис уже работает?», «Пора звонить Борису», «Не дай мне забориситься – у меня встреча ТСЖ в шесть»), а праздные пятницы – в еженедельный ритуал наравне со спиртными средами. Которые стали распространяться на остальные дни недели.
– Как-то плохо, что мы это делаем, – заметила Джен в один солнечный вторник.
Подруги сидели на детской площадке в Мемориальном парке и попивали шардоне из кружек-непроливаек.
– Неправда, – отрезала Эрин. – Мы поступаем очень по-умному.
– Тебе не кажется, что мы слишком много пьем?
– Пока не пьем каждый день, все в порядке.
Джен на секунду задумалась.
– Но я пью каждый день.
– Вино за ужином не считается. Спроси французов. Самые здоровые люди на земле.
Однако Эрин не смогла уговорить Джен – у той были свои границы. Несмотря на сильную пиар-кампанию, она отказалась от кровавых понедельников («Кровавые Мэри», пока дети спали после обеда).
– Можешь без меня, я не обижусь, – предложила Джен.
Эрин фыркнула:
– Я не буду пить в одиночестве! Это алкоголизм.
Не считая периодических вспышек самоконтроля, их тайное общество полупьяных домохозяек просуществовало добрых три года. И существовало бы дальше, если бы не финансовый кризис в две тысячи восьмом. Компания «Леман Бразерс» обанкротилась, и Джон Тирнан потерял работу. Мужчина, который раньше появлялся дома реже, чем Дэн, теперь каждый день грустно скитался по своему жилищу, и постоянные вечеринки на огромной кухне у Тирнанов резко прекратились.
Пьянство не прекратилось, но проходило теперь в комнате отдыха в подвале у Альтманов – вместе с сеансами супружеско-финансовой терапии для помрачневшей Эрин. Ее обычное по-хулигански веселое настроение испортилось так сильно, что перемену заметила даже Хлоя, которая стала спрашивать: «Почему мама Элайзы постоянно злая?» Потом Джон устроился на новую работу в Сан-Франциско, и в начале лета две тысячи девятого Тирнаны переехали. Джен испытала и печаль, и облегчение.