В холодной росе первоцвет. Криминальная история - стр. 2

Цыпленок же был не просто любопытен – он был юн и любопытен, и такая ничтожная порция зрелищ и близко его не устраивала. Когда берсерк скрежетал зубами, сооружая завалы из трупов, или спал, крепко стиснув челюсти (а делал он это из страха вторжения в него всяких букашек), птенец принимался пищать изо всех своих цыплячьих сил:

– Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?

И так до тех пор, пока берсерк не начинал озираться по сторонам, раскрыв в изумлении рот.

– Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?

Берсерк был не в силах сосредоточиться. Мало того что ему не хватало мозгов докопаться до природы голоса, отвлекавшего его от убивания, так еще, едва он успевал свернуть шею какой-нибудь животине, тут же раздавалось:

– Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?

О нет! Быть движимым кем-то другим резко шло вразрез с его самоидентификацией! Берсерка охватило смятение – происходящее было выше его понимания: в то время как бездыханные трупы врагов валялись у его ног, в голове эхом разносилось:

– Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?

И в какой-то момент его толстолобый череп пронзила и пустила там корни спасительная мысль: это, должно быть, его внутренний голос! Берсерк состроил важную мину и громогласно объявил:

– Я услышал внутренний голос. Мой внутренний голос любознателен. Он хочет видеть, он хочет исследовать. Я хочу видеть. Я хочу исследовать. Узнавать больше и больше. Мне любопытно все, что живет и умирает (пожалуй, больше то, что умирает), но, так или иначе, это любопытство толкает меня вперед в моем вояже, с другой стороны – совершенно бессмысленном.

До тех пор, пока не появился куриный детеныш, часы в сердце берсерка вовсе не были нежным созданием, лопотавшим “вец-ность, вец-ность”, нет, это был мощнейший часовой механизм, который рокотал:

Так… Где я остановился? Ах да! Когда история дошла до этого места, берсерк как раз находился неподалеку от устья Эльбы. Дорога сюда заняла больше времени, чем ему бы хотелось, а все потому, что теперь его уже не удовлетворяло одно лишь художественное сваливание жертв в кучи, нет, теперь он чувствовал себя обязанным все расчленить и досконально изучить, прежде чем дело доходило до возведения трупных завалов. Но, похоже, ничто не могло насытить любознательность птенца, которому теперь было доверено руководить изыскательским процессом. Берсерк был совершенно измотан бесконечным размалыванием костей, дроблением камней и раздиранием древесных стволов.

– Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть? – заливался цыпленок, и берсерк надрывался как прóклятый.

Нетрудно догадаться, что такой адский труд заездил бы его до смерти, если бы не одно происшествие, спасшее великана от столь плебейской кончины.

Измученный берсерк рухнул на землю и тут же уснул. Лежа на спине с разинутым ртом, он, должно быть, выглядел нелепо, но это был единственный способ заткнуть свой внутренний голос, безустанно пищавший “Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?” и затихавший лишь по мере того как цыпленком овладевал сон.

На следующее утро берсерк и курицын сын проснулись на луковом поле. В том году урожай лука в Нижней Саксонии был отменным, обширные заросли тянулись вдоль подножия холма, отделявшего поле от безымянного скопления хижин, беспорядочно сгрудившихся вокруг голого участка земли. Берсерк и птенец встретили новый день, первый – с готовностью к дальнейшим подвигам в битве против жизни, второй – с жаждой открытий в этой же самой жизни.