В холодной росе первоцвет. Криминальная история - стр. 15
– На здравие!
Так в жизни мальчугана начинается странный день. Жители Рейкьявика готовятся отпраздновать тот факт, что вчера они стали независимым народом с чистокровнейшим исландским президентом. И это вам не какой-то там “президент Йон”, а самый что ни на есть настоящий, чей портрет уже красуется на первой серии марок, спешно выпущенной свободной Исландией назло недавней поработительнице – Дании. Впрочем, об этом настоящем президенте исландские граждане знают еще меньше, чем о своем бывшем заморском короле, которого большинству имеющих право голоса исландцев все же довелось увидеть собственными глазами во время его визита в Исландию в 1936 году и запомнить по прекрасным манерам за столом. (Рукопожатие короля, к примеру, было поистине крепким и уверенным.) Но, с другой стороны, когда такое бывало, чтобы простой народ знал тех, кто несет его штандарты?
Новоиспеченный президент – этакий типичный конторский служака, у него даже черные круги под глазами имеются. И никого это не смущает, а, наоборот, укрепляет в мысли, что нечего страшиться этой зловонной, полной призраков лужи под названием “современная действительность”.
Да, все это мальчугану известно со слов отца…
– И куда она запропастилась, твоя сестра, а?
Старик уже выключил огонь под кастрюлей и теперь держит в руках двухлитровый кувшин. Бросив быстрый взгляд через плечо, мальчуган видит, как отец выливает в кувшин две бутылки тминной водки.
– Она, видимо, решила, что мы вообще никуда не пойдем?
Мальчишка не находится что сказать, и мужчина отвечает за него:
– Да, приятель, она такая же, как ваша мама. Она просто сообразила, что на этот их изысканный праздник независимости кого ни попадя не приглашают. Так что лучше и вправду туда не соваться…
Тяжело плюхнувшись на табуретку напротив сына, он в один присест опустошает половину кувшина и продолжает свой монолог:
– Нет, для этого мало нацепить на себя какой-то мешок и позировать этому кропалке Трńггви [9]… – Старик проводит рукой по белой бороде, струящейся вниз по груди, под самые соски, как шерсть породистого барана. – Можно подумать, что человек отпускает бороду и наращивает мясо на костях лишь для того, чтобы стать натурщиком для герба нации, не знающей разницы между драконом и змеем. – Отец вытирает рот тыльной стороной ладони и оголяет в оскале зубы, будто у него во рту их три ряда. – Ну уж нет, горный великан [10]…
“взаправду”, как выражается народ в Теневом квартале [11]… Да! Горный великан взаправду лучше посидит у себя дома! Вот на кой, я спрашиваю, на кой хрен нужно было менять герб? Старый[12]куда больше подходит этому отребью, которое я вижу каждый день: бык там больше похож на паршивую овцу, гриф – на ощипанного петуха, дракон – на пса-астматика с удушьем, а горный великан – на жеманного актеришку, забывшего свою реплику.
Старикан бухает кулаком по столешнице так, что подпрыгивает посуда. Каша застревает у мальчугана в горле. Он будто очутился не в своей истории! В его истории он, четырнадцатилетний рейкьявикский паренек, во второй день новоиспеченной республики отправляется болтаться по городу в компании своих сверстников. Они собираются за местной школой, выкуривают по очереди одну сигарету, а потом идут в центр посмотреть, как готовится празднование. Затем они бегут на улицу И́нгольфсстрайти, к разбитому там лагерю американцев, чтобы разжиться спиртным у солдатика, который не просит за бутылку ничего, кроме поцелуя от каждого из них. Да, так проходит их день, заполненный всякой веселой ерундой. Они перекусывают в торговой палатке или даже в пивной, потому что, видишь ли, все они сейчас на летних каникулах и все подрабатывают. Вечером на танцах они собираются строить глазки девчонкам и уверены, что те будут строить им глазки в ответ…